Горько улыбнувшись, Гринер продолжил:
– Теперь вы знаете, о чем я думал, глядя в окно квартиры девять-эм, когда вы каким-то чудом увидели меня. У меня был шанс оправдать свою жизненную философию – будь наверху или отправляйся к черту. Но за две ночи я не смог собраться с духом, чтобы сделать это. И я знал, что на следующую ночь у меня не останется выбора. Я помню, как стоял там, глядя на эту тошнотворную улицу, надеясь на помощь. Я стоял, надеясь на какой-то сверхъестественный знак, едва заметный, малейшее ободрение хоть откуда-нибудь. Это все, что требовалось, чтобы склонить чашу весов в нужную сторону. Но, конечно, никакого знака не было; мне предстояло решать самому. Когда ночь подошла к концу, я принял решение, и сами видите, что я выбрал. – Старик поднялся. – А почему вы встретили мой «призрак», я сказать не могу.
Я тоже поднялся, и мы зашагали в конец двора.
– Но говорят, – добавил Гринер, – что особенно сильные человеческие переживания иногда оставляют некую эманацию или след. И что при правильных условиях их можно воспроизвести заново, совсем как запись, сохранившуюся в воздухе и стенах комнаты.
Мы добрались до высокого деревянного забора и прислонились к нему, и мистер Гринер повернулся ко мне со слабой улыбкой.
– Быть может, именно это и произошло, парень. Ты тоже не спал ночью в той самой комнате. Тоже обдумывал некую проблему – и, быть может, это и были правильные условия, некое сходство атмосферы, которая на несколько секунд, словно чуткое, превосходно настроенное радио, уловила отпечаток, оставленный моим ужасным переживанием. Или, – добавил он, утрачивая интерес и поворачиваясь ко двору, – быть может, она вернула само время, и ты действительно видел меня, реального и настоящего. Может, ты заглянул в прошлое, на двенадцать лет назад. Я не знаю.
Ответить было нечего, и в голову мне пришло только одно:
– Что ж, вы сделали правильный выбор.
Старик замер.
– Нет, я ошибся! Я превратился в бесполезную обузу! – Он зашагал обратно к креслам. – Мой сын не умеет зарабатывать деньги и никогда не научится. У него даже не было телефона, поэтому мне пришлось его провести и оплачивать из тех скромных доходов, что у меня остались. Жалкое зрелище, верно? – Он улыбнулся, и мы снова сели. – По-прежнему пытаюсь быть хоть кем-то, хоть именем в телефонной книге. Полагаю, изначально я рассчитывал, что какая-нибудь компания позовет меня к себе, уж не знаю в каком качестве, и хотел, чтобы меня можно было отыскать.
Нет, – воинственно продолжил он, – я знал это тогда, знаю и сейчас: эти годы ничего для меня не значили. И знаю то, о чем раньше даже не задумывался: