— Карл Уве, я должна кое-что тебе сказать.
— Да?
— Я однажды пыталась покончить с собой.
— Что ты такое говоришь?
Она не ответила, шла опустив глаза.
— Давно? — спросил я.
— Два года назад примерно. Когда я лежала в больнице.
Я посмотрел на нее, но она не хотела встречаться со мной глазами, я остановился и обнял ее. Мы простояли так долго. Потом поднялись в подъезд, зашли в лифт, я отпер дверь квартиры, Линда села на кровати, я распахнул окно, и звуки летней ночи хлынули в квартиру.
— Чаю хочешь? — спросил я.
— Очень.
Я пошел на кухню, включил чайник, достал две чашки, положил в каждую по пакетику чая. Я принес ей чай, встал со своей чашкой у окна, пригубил чай, и она стала рассказывать ту историю. Мама забрала ее из психиатрической клиники, они должны были съездить домой за какими-то вещами. Около дома Линда рванула бегом вперед. Мать за ней. Линда бежала изо всех сил, в подъезд, вверх по лестнице, вбежала в квартиру и кинулась к окну. Когда мать влетела в комнату через считаные секунды, Линда уже открыла окно и забралась на подоконник. Она уже шагала вниз, но мать успела добежать, схватить ее и втянуть внутрь.
— Я взбесилась. Мне кажется, я могла мать убить. Я набросилась на нее с кулаками. Мы минут десять, наверное, дрались. Я опрокинула на нее холодильник. Но она оказалась сильнее меня. Конечно же, она оказалась сильнее. В конце концов она села верхом мне на грудь, и я сдалась. Она позвонила в полицию, они приехали, забрали меня и отвезли назад в больницу.
Линда замолчала. Я посмотрел на нее, она в ответ глянула на меня, быстро, как птица.
— Я очень стыжусь той истории, — сказала она. — Но решила, что однажды расскажу тебе.
Я не знал, что ответить. Между нашим сейчас и ее тогда пролегла пропасть. Во всяком случае, мне так казалось. Но что чувствует она?
— Почему ты это сделала? — спросил я.
— Не знаю. Думаю, я и тогда не смогла бы ответить. Но я помню предысторию. Я была в маниакале несколько последних недель лета. Как-то ко мне зашла Микаэла и нашла меня на кухонном столе, я сидела на корточках и бубнила числа. Они с Эллегор отвезли меня в психиатрическую неотложку. Врач дал мне успокоительного и спросил Микаэлу, может ли она подержать меня у себя несколько дней. В течение осени фазы менялись. Но потом я застряла в такой глубокой депрессии, что не знала, выберусь ли из нее. Я избегала людей, чтобы кто-то не оказался последним, видевшим меня живой. Психотерапевт, к которому я ходила, спросила, бывают ли у меня мысли покончить с собой, в ответ я разрыдалась, и она сказала, что не возьмет на себя ответственность оставить меня так до следующего сеанса, меня забрали в больницу. Я потом видела протокол собеседования при поступлении. От вопроса до моего ответа проходит несколько минут, говорится в протоколе, и я помню, что так и было, я почти не могла говорить. Не могла ничего произнести, слова куда-то ушли. И все ушло куда-то далеко. Лицо одеревенело, никакой мимики, исчезла.