В 1914 году, в эмиграции, Ленин, сложившийся и общепризнанный лидер революционного марксизма, его и теоретик и практик одновременно, штудирует Гегеля и записывает в своем конспекте «Науки Логики»:
«Афоризм: Нельзя вполне понять „Капитала“ Маркса и особенно его I главы, не проштудировав и не поняв всей Логики Гегеля. Следовательно, никто из марксистов не понял Маркса >1/>2 века спустя!!».[368]
А раньше, в том же конспекте «Большой Логики», он замечает:
«Всесторонняя, универсальная гибкость понятий, гибкость, доходящая до тождества противоположностей — вот в чем суть. Эта гибкость, примененная субъективно, = эклектике и софистике. Гибкость, примененная объективно, т. е. отражающая всесторонность материального процесса и единство его, есть диалектика, есть правильное отражение вечного развития мира».[369]
Не подлежит никакому сомнению, что у Ленина была врожденная гибкость гениального ума. Но не подлежит также никакому сомнению и то, что упорный научный труд, огромная — если можно так выразиться — диалектическая самотренировка дали возможность Ленину так замечательно объективно применить «гибкость понятий», так удивительно «теоретически схватить» величайшие «изломы истории» и так легко и свободно предугадать ее бешеный ритм, скрытый от тучи обывателей и социалистических «софистов», «гибкость понятий» которых была лишь жалкой гибкостью «применительно к подлости».
Книжный диалектик, человек с «физической силой ума» и очень образованный, Г. В. Плеханов обнаружил величайший консерватизм; он превратил революционную диалектику в простоватые софизмы о «простых правилах права и нравственности», обосновывая во время войны «право» царизма на «защиту» от германского империализма. После февраля он применил аналогичный прием, обосновывая для буржуазии «право на защиту» против «насильников» (т. е. большевиков). Об апрельских тезисах, обозванных в «Единстве» «бредом», Плеханов писал в статье, носившей характерный заголовок: «О тезисах Ленина и о том, почему бред бывает подчас интересен», следующие примечательные вещи:
«Я… сравниваю его (т. е. Ленина. — Н. Б.) тезисы с речами ненормальных героев названных великих художников (Плеханов имеет в виду Чехова и Гоголя. — Н. Б.) и в некотором роде наслаждаюсь ими. И думается мне, что тезисы эти написаны как раз при той обстановке, при которой набросал одну свою страницу Авксентий Иванович Поприщин. Обстановка эта характеризуется следующей пометкой:
„Числа не помню. Месяца тоже не было. Было черт знает что такое“.
Мы увидим, что именно при такой обстановке, т. е. при полном отвлечении от обстоятельств времени и места, написаны тезисы Ленина. А это значит, что совершенно прав был репортер „Единства“, назвавший речь Ленина „бредовой“».