Но странно. Ему показалось? Взгляд у нее был такой, как будто она узнала и даже подумала: «Вот это Миша пошел…»
5
Война кончилась, для всей страны был мир, мы теперь сжигали порох на заднем дворе и не боялись неба. Скромным и синим стало небо, мы редко обращаем на него внимание, разве что дождь идет или собирается гроза. А это всегда для нас радость и развлечение. Дома тогда вырастают. Улица делается уже, потому что оказывается, что у нее тоже есть крыша — круглая туча закрыла свет вверху. Когда падают первые капли, они еще светлые, потому что сбоку за мостом просвечивает солнце, и мы еще ничего не боимся, бежим по панели, раскинув руки, и ловим капли ладонями или открываем пошире рот, хотя туда почему-то совсем ничего не попадает и все капли падают мимо: на лоб, на глаза. Чего нам бояться, если дом рядом и мы всегда можем спрятаться? А потом уже солнца нет. Совсем темно. Где-то далеко прокатывается по городу гул: гром, гром этот гул, а не война! И асфальт сначала серый, как туча. Но вот черные точки уже раскиданы по нему лентами, вот эти точки ползут, они уже пятна, вот и пятна все шире, совсем не осталось больше сухого серого места, и наконец весь асфальт мокрый, пузыри плывут по нему, полосами стекает с кромок вода, а шум капель сливается с шумом струй, которые льются из водосточных труб — вот это дождь! Большое удовольствие прошлепать под таким дождем через весь двор от одной парадной к другой. Мы жмемся в проходе, смотрим затаив дыхание, выталкиваем друг друга наружу под дождь, брызгаем водой на девчонок, кричим: «Дождик-дождик, перестань, мы поедем в Ерестань», мочим головы, а потом снимаем ботинки, и когда уже остаются только редкие капли, ходим по лужам, подобрав штаны, и смотрим вверх: что там будет еще?.. И никто не думает, что небо опять стало синим и скромным. Вот ушла водяная туча. Вот вымокший флигель сохнет под солнцем. Никто не вспоминает, что когда-то можно было бояться неба и глядеть вверх со страхом.
— Миша, где ты? Пойдем в магазин… — выходит во двор моя мама.
Ах, как я не хочу идти в магазин. В магазинах очереди, и за всем надо стоять — за крупой, за маслом, за сахаром. Еще плохо после войны с продуктами — надо стоять по нескольку часов. Мы приходим. Мать занимает очередь, говорит: «Теперь стой, я потом приду…» Я остаюсь один.
Старые бабки, женщины, такие же ребята, как я, и постарше — много нас тут в этом круглом дворе. Некоторые сидят, если есть на что сесть: на ящик, на выступ стены. Тихо разговаривают. Люди сдвигаются незаметно. А там, где выдают, народу побольше, и иногда начинают громко кричать: кто-то лезет без очереди. Я стою. Мне скучно. Делать нечего. Такой вечер потерян. И еще долго надо стоять, да и трудно: переступаешь с ноги на ногу, а все равно устают кости и ноет спина. Ревматизм, сказала бы бабушка. И тогда я читаю вывески: ПРОДУКТОВЫЙ СКЛАД, ГАСТРОНОМ, БАКАЛЕЯ… Есть непонятные слова на улицах. Например, эта БАКАЛЕЯ. Или еще — ТЭЖЭ. Слова какие-то странные. Если отбить молотком букву Г на стеклянных вывесках, то везде будет АСТРОНОМ. Или АСТРОНОМИЯ. По всему городу АСТРОНОМИЯ. АСТ-РО-НОМ. 3 + 2 + 3. ГАС-ТРО-НОМ… 3 + 3 + 3… 3 × 3 = 9. ГА-СТ-Р-ОН-ОМ… 2 + 2 + 1 + 2 + 2. Слово делится симметрично. У него есть серединка, а по бокам две одинаковых части. СК-Л-АД. 2 + 1 + 2…