— Когда будем его… класть?
— Быстро же ты принимаешь решения. Завтра. Встречу старушку Саймон и поедем к Грати.
— Ты здорово расправляешься с проблемами.
— Привычка, — сказала Жаклин скромно. — Да, здорово ты сделал мне предложение. Не всякая девушка может таким похвастаться.
— Прости… Но я боялся не успеть.
— Господи, ты еще и паникер… Ну что ж, мне все равно пора отправляться за машиной.
— Может быть, когда ты вернешься, я приду к тебе?
Жаклин посмотрела на него укоризненно, но не выдержала и рассмеялась.
— Я не знаю, насколько затянется разговор с Элен. Потом я буду звонить Барбаре.
— Но ты ведь когда-нибудь закончишь с делами.
— Жан, не сердись. Я сегодня страшно устала. Давай завтра.
Дюбуа вздохнул.
— Ну, хоть до озера мы можем дойти вместе?
— Да, но как же быть с этим? — она указала на коробку из-под конфет.
— Пусть пока полежит здесь. Никто не подумает, что я храню эту… бомбу вот так, почти открыто. Если кому-то и придет в голову шарить у тебя в коттедже…
— Хорошо. А зачем ты вообще принес это мне?
— Я подумал, что, если со мной что-нибудь случится, — медленно сказал Дюбуа, — ты догадаешься, как этим распорядиться.
— Обещаю тебе, — сказала Жаклин, — что пока я рядом, с тобой ничего не случится.
Она аккуратной стопкой сложила диски, и, открыв небольшой чемодан, проделала с ним некоторые манипуляции, после чего сокровище Жана Дюбуа надежно укрылось от чужих поползновений.
По дороге к озеру они молчали. Жаклин шла насупившись, погруженная в свои мысли.
Она думала о себе и об идущем рядом с ней человеке.
Ей казалось, что все, относящееся к любви и семейной жизни, — никогда не будет для нее актуальной проблемой. После гибели Мартина она сознательно закрыла для себя дверь в мир под названием «любовь». И это не казалось какой-то трагедией — у нее была любимая работа, которая отнимала все физические и духовные силы. Она не нуждалась даже в легких и ни к чему не обязывающих связях и не считала это каким-то отклонением от нормы. Влюбленные пары, счастливые мамаши, гордо везущие коляски или тянущие за руку своих упирающихся бэби, никогда не вызывали у Жаклин чувства горечи, тоски или ощущения собственной ущербности. Они просто жили в другом мире, в который она зареклась входить. Вот и все.
А теперь… То ли атмосфера замка, буквально пронизанная эротикой, то ли этот мужчина, который сейчас удрученно вышагивал рядом с ней… Но Жаклин поняла, что мир для нее изменился, причем изменился радикально. И теперь то, что было связано со словом «любовь», относится и к ней. Дверь в этот, отвергнутый ею мир, приоткрылась помимо ее воли. Это пугало, но и… радовало. Она не могла не признаться в этом себе. Она не верила, что чувства, казалось бы, навеки похороненные, могут ожить в ней. Точнее, она была уверена в обратном.