Они поочередно обменялись с ней рукопожатием.
— Я ожидала вас вечером. Или завтра, — сказала Мари. — Утренний автобус давно пришел.
— Мы взяли в Ла-Роке машину напрокат, — объяснил Джереми. — И решили немного посмотреть окрестности.
— Надеюсь, вам понравилось.
— Очень, — сказала Элль.
Мари улыбнулась.
— Пойдемте, я покажу вашу комнату.
Элль пришлось по вкусу буквально все: и комната с невысоким побеленным потолком, и громоздкие шкаф и комод, куда ей предстояло сложить вещи, и большая, просто огромная кровать с периной и горкой подушек мал мала меньше с кружевными наволочками. Посреди комнаты стоял круглый стол, накрытый скатертью, а на нем — расписная глиняная ваза, полная свежих белых роз. Элль утонула лицом в букете, зажмурилась и вдохнула аромат цветов. Все было просто чудесно.
Джереми сказал, что сам перенесет вещи, и Мари позвала ее за собой. Она привела Элль на кухню, налила ей стакан сидра и усадила в уголке, а сама принялась резать овощи для салата.
Кухня у Мари была большая, наполненная птичьим щебетом, потому что под потолком кухни висели клетки с птицами. Незнакомые Элль разномастные птахи прыгали в клетках по жердочкам, чистили перышки и беспрерывно щебетали, щелкали и посвистывали. Она насчитала десять клеток. Совсем рядом с ней в клетке сновала невзрачная сероватая пичужка. Она косила на Элль любопытные бусинки черных глаз, вопросительно чирикала, как бы спрашивая: «Кто ты?» Элль постучала пальцем по прутьям клетки, пичуга тут же подскочила ближе и стала прыгать вдоль прутьев, поочередно рассматривая Элль то одним, то другим глазом.
— Его зовут Пьер. Он думает, что вы его угостите, — сказала Мари. — Все птицы у нас ручные.
— А что он любит? — спросила Элль.
— Мух, — улыбнулась Мари. — Это мухоловка. — Она подошла к клетке и открыла сбоку маленькую дверцу. — Иди погуляй.
Серый Пьер глянул на открытую дверцу, цвиркнул, но остался в клетке.
— Как хочешь, — сказала Мари и закрыла клетку.
— Он вас понимает? — удивилась Элль.
— Не знаю, — пожала плечами Мари. — Маню они слушаются, словно и вправду его понимают.
— А где он?
— Где ж ему быть? Бродит где-то по горам. К вечеру вернется. — И опять застучала ножом по разделочной доске, кроша сладкий перец.
Элль, попивая сидр, следила за ее ловкими движениями, испытывая чувство неловкости, в ней волей-неволей начинала расти сугубо женская зависть. Она подумала о Маню. Луазо сказал, что ему тридцать. А Мари совсем не походила на мать тридцатилетнего сына: она выглядела очень моложаво, даже сорок лет ей можно было дать с очень большой натяжкой — гладкая упругая кожа и румянец во всю щеку. И фигура у нее была прекрасной. «Интересно, — подумала Элль, стыдясь собственной зависти, — когда мне будет столько же, сколько ей, буду ли я выглядеть так же хорошо?» Она не заметила, чтобы Мари пользовалась косметикой. «Наверное, это горы, — решила Элль, — и я тоже, пока буду здесь, не стану заглядывать в косметичку. Разве что в зеркало…»