— Да ведь леса наши большие, попробуйте узнать, что там имеется, — развёл руками фельдшер и, подхватив котомку, неожиданно заторопился. — Извините, Фёдор Иванович, уходить мне пора. Засветло нужно добраться до ближайшей деревеньки. Ночью-то ходить опасно.
Фёдор Иванович разочарованно смотрел на сельского фельдшера: ничего тот не знает о партизанах. Он почему-то был уверен, что если бы Николаев хоть что-нибудь знал о них, не утаил бы от него по старой дружбе.
Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны, ещё не зная о том, что скоро пути их скрестятся.
«Совсем изменился Николаев… Мешочником заделался, живёт, наверное, тише воды, ниже травы, а каким человеком был», — с сожалением думал Фёдор Иванович о сельском фельдшере. К сожалению примешивалось и другое чувство — осуждение. Он всегда осуждал людей, которые, встретив беду, покорно говорили, дескать, чему быть, того не миновать…
Эта случайная встреча с фельдшером оставила неприятный осадок в душе Фёдора Ивановича. Не заходя домой, он направился в знакомую кухоньку к Елене Степановне Соколовой.
Хозяйки дома не оказалось. На полу, разложив кубики, что-то усердно мастерил её малыш. Увидев доктора, мальчик обрадовался.
— Здравствуйте, дяденька доктор, а я уже не больной и бегать могу, — сообщил он.
Фёдор Иванович погладил мальчика по светлой головке.
— Ты совсем молодчина.
— Давайте строить домик, — предложил малыш.
— Ну что ж, давай, брат, строить. Строить — это хорошо, строители — самый почётный в мире народ. А ну-ка покажи, что у тебя имеется, — Фёдор Иванович присел на табуретку и стал внимательно рассматривать ребячье богатство — игрушки.
— Это пароход, а это пушка, — доверчиво пояснял мальчик.
— Эге, да ты богатый человек, Филя.
Мальчик неожиданно расхохотался.
— А я совсем не Филя, а Вова, не Филя, а Вова! — сквозь смех выкрикивал он.
— Да, да, помню — Вова, Владимир… Извини, брат, ошибся, — с неловкой улыбкой проговорил Фёдор Иванович. Сейчас он думал о Фильке, сейчас он припомнил, как вот так же строил с сыном на полу домики, как возился с ним.
Где он теперь, его Филька?
Нестерпимая острая тоска сдавила сердце, полынно-горький комок подполз к горлу.
А Вова тараторил о чём-то своем, смысл его слов смутно доходил до сознания доктора.
С ведром в руках вошла хозяйка. На ней была старая, вся в заплатах кофта, ситцевая с подоткнутым подолом юбка.
— Ой! — смущённо воскликнула Елена Степановна, одёргивая юбку, и скороговоркой сообщила: — А я у офицеров полы мыла. Уж такие свиньи, грязь хоть лопатой выгребай.
— Да, пришли, пакостят, а нам убирать приходится.