Этот вопрос давно волнует сержанта. За два месяца до нападения Германии на Советский Союз японский министр иностранных дел гостил у Гитлера. Узнал, конечно, что фюрер собирается пойти на нас войной, поскольку они союзники по разбою. И вот приезжает в Москву и заключает с нами договор о нейтралитете. В чем тут закавыка?
— Тут никакой закавыки нет, — ответил ему Масловский. — Все логично, все по-самурайски.
— Какая же тут логика? — не унимался Сапожников.
— Чтобы понять это, надо хорошо знать самурайскую психологию. Ведь договор-то они для чего заключили? Для своей выгоды. Поверим мы в их миролюбие, снимем с восточных границ все свои дивизии, бросим их на Запад. Граница останется голой, и тогда они запросто совершат прогулочку до Байкала, а там и до Урала. Чем плохо?
— Хитро придумали!
— Хитрость, рассчитанная на дураков. Посуди сам: кто же поверит в их договор, если они держат здесь против нас почти миллионную армию. Она им конечно же позарез нужна для завоевания Китая, но все-таки не берут отсюда ни одного полка. Почему? Вот тебе и нейтралитет. Соображать надо!
Разговор то утихал, то возобновлялся, а когда все умолкли, вдруг распахнулась дверь и в землянку не вошел, а прямо ворвался заметенный снегом замполит батальона капитан Кузнецов. Поднял руки и прямо с порога крикнул:
— Друзья! Сногсшибательная новость! Только что передали по радио. Наши войска окружили под Сталинградом двадцать две фашистские дивизии — триста тридцать тысяч человек! Вы представляете? Треть миллиона!
От неожиданности все онемели, а потом поднялся такой гвалт, что можно было только удивляться, как держится, не слетела крыша землянки. Забайкальцы обнимали друг друга, бросали короткие фразы: «Вот это да!», «Ну и ну!», «Треть миллиона!».
Бурные, восторженные возгласы покрыл сильный голос Масловского:
— Вот теперь я понимаю, зачем за Байкалом готовят лыжников. На Запад поедем — фрицев догонять на лыжах. Попомните мое слово! — Он поправил ремень, одернул гимнастерку, плотно облегавшую его ладную спортивную фигуру, задорно сверкнул черными с искринкой глазами.
— Ты можешь оказаться пророком, — заметил Кузнецов. — Это правда: лыжникам в обороне делать нечего.
Когда буря восторгов улеглась, Масловский сказал:
— Будем считать, что одна моя мечта уже сбылась. Осуществить бы вторую — и я самый счастливый человек на земном шаре!
— Что за мечта? — поинтересовался замполит.
Масловский с минуту помолчал, думая о чем-то своем, потом нерешительно, с запинкой ответил:
— Хотелось бы поехать на фронт коммунистом.
Кузнецов пристально посмотрел на Масловского и, расстегнув полушубок, сказал: