– Джорджи, – тихо обратилась она к стоящему рядом брату, – ты же знал русского принца Михаила, когда учился в Петербурге. Скажи мне, каков он собой?
– Я был шапочно знаком с поручиком синих кирасир Мишкиным, – так же вполголоса ответил Георгий, – шалопаем, любителем вина, веселых попоек и доступных девок. Обычное для русской аристократии дело, если молодой человек не блаженен в тяжелой форме и не болен какой-нибудь тяжелой болезнью. Но тот временный командующий Маньчжурской армией генерал-лейтенант Михаил Романов, что неожиданно возник в Мукдене в самый разгар русско-японской войны, оказался вовсе на него не похож. Не родственник, и даже не однофамилец, а внушающая ужас глыба человекообразного металла. Так что я не знаю, какой из этих двух Михаилов Романовых решил к тебе посвататься – первый или второй.
– Скорее всего, второй… первый, как мне известно, надежно спрятан у него внутри… – вздохнув, прошептала Елена и уже громко, по-русски, но с заметным сербским акцентом, спросила у русского эмиссара: – Господин Баев, скажите, а у вас имеется портрет моего жениха? Хотелось бы знать хотя бы, каков он внешне.
– А вам какой портрет интереснее: парадно-официальный, или тот, на котором ваш жених выглядит обыкновенным человеком? – вопросом на вопрос ответил полковник Баев.
– Дайте оба! – громко ответила Елена, шокировав тем самым своего благопристойного отца, – будет даже интересно сравнить.
– Пожалуйста, Ваше Королевское Высочество! – сказал русский эмиссар и, как в сказке, три раза хлопнул в ладоши.
По этому сигналу двое плечистых мужчин внесли в залу большой ростовой портрет и, прислонив его к стене, сдернули прикрывающее полотно.
– «Портрет Победителя», – прокомментировал большой ростовой портрет на фоне батальной сцены господин Баев, – картина написана по мотивам Тюренченского сражения художником Василием Верещагиным>[10]: холст, масло, позолота и толстый слой лака.
На самом деле это был групповой портрет, изображавший принца Михаил при полном блеске всех его регалий, находящегося в окружении соратников: генералов Келлера и Штакельберга, а также полковника Новикова в полной боевой выкладке, на фоне финальной фазы Тюренченского сражения. В воздухе часто рвутся шрапнели, а на земле фугасы; густые колонны русской пехоты идут в атаку на ошеломленные внезапным окружением японские войска. И выражение лица у главного героя такое непробиваемо-победоносное, будто он подобно Святому Георгию уже попирает ногой шею поверженного японского дракона. Не хватает только распростертого перед победителем японского императора или, по крайней мере, командующего первой армией генерала Куроки, который, дабы избежать позора, провел над собой ритуал сеппуку. Одним словом целая киноэпопея, заключенная в одном экономичном флаконе батально-портретного полотна.