.
Дальше у Струве, если не знать, что это написано в 1926 году, прямо про наши 90-е: «Тот дух неуважения к чужому мнению, к чужому праву, то нежелание приходить к соглашению и достигать согласия, который так ярко обнаружился и так зловредно действует на крайних политических полюсах нашего Зарубежья, есть величайший враг нашего национального призвания и нашего национального дела»[134]. И затем, давая наказ своим потомкам в постбольшевистской России: «…мы можем быть сильны лишь в меру владеющего нами духа соглашения, приводящего к согласному действию. Сейчас этот дух соглашения должен действовать как бы концентрическими, расширяющимися кругами, захватывая в согласное делание все большее и большее число людей»[135]. Этим и занялась под руководством Путина «Единая Россия», вбирая в себя все большее число политиков и граждан России «независимо от идеологических пристрастий», как было сказано в манифесте. Более того, в этом эпохальном документе было прямо заявлено, что такие фундаментальные идеи, как свобода, равенство, справедливость или патриотизм, не могут быть ничьей «партийной собственностью».
И в этом смысле мы должны говорить уже не о судьбе «Единой России», а вообще о судьбе партийности в современной России. Фактически к 2003 году партийная политика в стране, как она понималась в 90-е годы, закончилась. Но это окончание политики тоже было обосновано как политической повесткой, так и идеологически. С точки зрения политической повестки необходимо было прекратить противостояние партий, каждая из которых декларировала образ будущего, несовместимый с политическим курсом верховной власти. Действительно, коммунисты обещали — явно или завуалированно — в случае прихода к власти вернуть старый социалистический строй, то есть обещали революцию. Ультралибералы обещали вернуть олигархический строй 90-х, помноженный на тотальную децентрализацию, ультранационалисты обещали устроить всероссийский погром и изгнать (в лучшем случае) из страны или поставить в подчиненное положение всех нерусских. Как тут не вспомнить И. А. Ильина с его пусть жестким, но не лишенным правды анализом партийности вообще: «[Партийный принцип] пренебрегает живым правосознанием, расщепляет государство и растит в народе дух гражданской войны»[136]. Кроме того, на память приходит дореволюционная Государственная Дума, в которой заседали социал-демократы, мечтающие о свержении существующего строя, черносотенцы, мечтающие «заморозить» страну при помощи демагогии и насилия, кадеты, готовые на любые инсинуации ради «ответственного министерства», свержения монархии и введения республиканского строя. В результате первая и вторая Думы оказались абсолютно неработоспособными, но только в качестве законодательного собрания. Зато «левые» депутаты, защищенные неприкосновенностью и узурпировавшие «мандат власти», разъезжали по стране с пропагандой революции. Для того чтобы сделать парламент работоспособным и остановить революционную инерцию, П. А. Столыпин вынужден был изменить избирательный закон, после чего была решена хотя бы одна задача: Дума с октябристским большинством начала принимать законы. Но вторая задача — остановка молоха революции — решена так и не была.