— Всем держаться! — закричал главарь головорезов, тоже понимающий, что сейчас не время для склок.
Всё это потом, а сейчас нужно выжить. Я оторвал взор от заклятого врага и прислушался к неживым гребцам, которые, не сбавляя темпа, налегали на вёсла. Им не нужен был барабан для единовременной работы, удары моего сердца с успехом его заменяли. Тук-тук. Тук-тук. И вёсла с шумом опускались в волны. Тук-тук. И вёсла взмывали над водой, роняя стремящиеся вернуться в свою стихию брызги. Тук-тук, и всё начиналось снова, а берег быстро приближался. В какой-то миг сырой ветер бросил в нас холодным дождём, заставляя промокнуть до самой последней нитки. Не спасал даже заговорённый гидромантом плащ. По палубе побежали потоки воды, смывающие кровь в море.
Я поднял взор в небо как раз в тот момент, когда небесный гортатор ударил бичом-молнией по спинам гребцов-титанов, подгоняя тучи.
— Не дай пасть в бездну, о, всеотец, — прошептал я, и близкий гром был мне ответом, а тяжёлые капли падали на лицо, застя глаза, словно слёзы.
— Всем лечь на палубу ногами к носу! — донёсся сквозь шум дождя крик капитана, и я взял за руки своих девочек прежде, чем опуститься.
Несколькими мгновениями спустя в уши ударил треск дерева, а нас самих подбросило над досками. Рядом упала мачта, придавив какого-то бедолагу и размазав его потроха по всей палубе на потеху дождю.
Стихия была неумолима. В какое-то мгновение послышались крики людей, которых выбросило за борт, а потом всё прекратилось. Только рёв падающих на камни волн, гул играющего с разорванным парусом ветра и шум ливня.
Я подхватил Миру и Таколю и, шатаясь, пошёл к борту. В боку поселилась тупая боль от того, что меня приложило о большой моток верёвок. Не хотелось бы, чтоб оказались сломаны рёбра. Но руки, ноги и голова целы — уже хорошо.
Корабль сел на камни прямо у берега. И хотя посуху до линии прибоя не добраться, плыть нужно было не больше полусотни пар шагов.
— Мира, ты первая! — прокричал я.
Племяшка с трудом стянула с себя доходящую до щиколоток тунику с длинными рукавами, мокрую, прилипшую к телу, и оттого мешающую двигаться, оставшись в воздушной тоге, а затем обмотала одежду вокруг пояса, связав рукава, скинула сандалии и прыгнула с борта, рыбкой уйдя в воду. Я долго и пристально глядел вниз, пока над волнами не показалась девичья голова.
— Теперь ты, — обратился я к Таколе, утерев лицо от небесной воды.
— Я не умею плавать, — глядя на меня выпученными глазами, ответила северянка, а я задрал лицо к небу.
— О, боги! Ты хоть что-нибудь умеешь делать?!