Но это была еще одна сторона дела. Говоря о «ком-то еще», генерал имел в виду ротного Абассова, но прямо Клепикову не говорил — в армии высказанное пожелание начальника — это форма приказа, и Хетагуров хотел, чтоб командир двести сорок шестого сам догадался, о ком идет речь. Тут была своя причина. Абассов был осетин, как и генерал, а значит, почти родственник, и выдвигать родственника, пользуясь своей властью, Хетагуров никак не хотел. Вот если бы из полка, снизу, представили. Абассов — боевой офицер, воюет хорошо и выдвижения вполне достоин — за нерадивого осетин Георгий Хетагуров не стал бы беспокоиться, будь он хоть трижды родственником.
— Мое мнение — Абрамова, — твердо сказал Клепиков и, показывая, что соображения генерала насчет земляка ему известны, добавил без обиняков: — Абассова можно на курсы «Выстрел» отправить. Там его до нужной температуры остудят, а то горяч. Иногда слишком.
— Мнение командира полка мне понятно. Больше не держу. Свободен. И поговори ты там с Абрамовым, ну и с этой, с ней. Пусть они рапорта по команде напишут — женим, в порядке исключения, если так всерьез. Свадьбы — это по части замполита, но он нас за инициативу простит. Я так думаю. Как думаешь?
— Тут вам видней, товарищ генерал.
Клепиков вышел от комдива и позвал своего адъютанта — «лейтенанта Кольку», как того звали по всей дивизии, потому что был он из тех, кого принято называть «рубаха-парень». Они шли к себе в полк, когда Клепиков поинтересовался:
— Николай, ты когда-нибудь жениться думаешь?
Адъютант от негодования даже остановился. На его лице было ясно написано недоумение и досада по поводу того, что серьезный боевой человек, командир полка, у которого завтра бой и все такое, тратит время на такие пустяки.
— Я что, с печки упал, что ли? Дуры они все. Я вон и Абрамову про Клавку так сказал, а он… — Адъютант понял, что вгорячах проговорился, и замолчал. Даже засопел.
«Пацан, — подумал про Кольку Клепиков. — В семнадцать — училище, через год — лейтенант, и у меня полгода». Но вслух сказал, пытаясь все-таки уточнить, что произошло у Абрамова и о чем Колька до сих пор не сказал.
— Что он? Договаривай, если начал.
— Поставил меня по стойке «смирно», сопляком обозвал и пообещал морду набить, если еще сунусь в то, что не понимаю.
— И ты на него злишься? Зря. Если б на месте Абрамова я был… Знаешь бы, как все обстояло?
— Так вы ж командир полка, я вам на замечания никакого права не имею, товарищ подполковник.
Адъютант произносил «подполковник», глотая букву «д» и выходило «поолковник». Это был не подхалимаж. Колька был на него абсолютно не способен. Он просто любил Клепикова.