— Но ведь сами не копали. Я, например, такого не помню. — Клепиков задумался и добавил: — И у соседей такого не было.
— Было. Я тогда еще учился и сам отчеты инженерных служб обеих сталинградских армий помню, и нашей, и шестьдесят четвертой. Немного, но копали. Лучше людей в траншее прибавить, чем вот так. И они целыми будут, и форты подорвем. С минимальными потерями.
— Хорошее дело, — поддакнул Клепиков.
— Реальное, во всяком случае, — ответил инженер, еще не уловив перемены в голосе подполковника.
— Я про то, что людей беречь — дело хорошее. Тут я тоже мысль одну имею, капитан. Не хуже твоей, а может быть, еще лучше. Взять дивизию, а то и весь корпус, отвести от Познани в какой-нибудь лесок, посадить по бойцу у каждого пня и дать по молотку с гвоздями — пускай забивают. Все будут заняты, организованы и в полнейшей безопасности! Сводка ежедневная по вашей формуле: «Один сапер — один топор — один день — один пень» — обеспечена, и эффект не ниже, чем у твоего метростроя. Как идея?
— Вы не верите в возможности правильной инженерной осады, товарищ подполковник, а у нее есть достоинства…
— Стоп, капитан! — прервал инженера Клепиков. — Ты ешь, не обижайся, я еще не самое обидное про твои достоинства сказал. Если б я тебя не знал, то не так бы разговаривал, а наладил бы тебя со своего НП куда подальше за твою дурацкую жалостливость, и там жалуйся на меня кому хочешь — я на передовой, и спрос с меня за словесные обороты маленький — это не боевая задача, за которую, сам знаешь, голым в Африку послать могут. Видимых результатов, говоришь, нет! А то, что армия уже на Одере, в семидесяти километрах от Берлина, — не результат? Если бы мы от Сталинграда сюда подкопы начали, то знаешь бы где были? И в Познань копали бы до второго пришествия или до китайской пасхи. Знаешь, когда в Китае пасха?
— Нет, — пожав плечами, сказал инженер.
— Будет случай, поинтересуйся у командарма, он там до войны советником был, в Китае, так говорит, что пасхи там нет. Понял? Офицер соображать должен шире своей специальности, и, на мой взгляд, если командир роты не думает как минимум за дивизию, то это не командир, а чучело в погонах, и если оно еще в жалость ударится, то такого гнать надо из армии. Бойца в бою жалеть надо! Не так, как ты, капитан. Вон у меня взвод спит. Они за ночь к Беляеву пять ходок с боеприпасами сделали, и второй батальон, слышишь, воюет! Ты любого из этих одиннадцати разбуди и спроси, кто из нас двоих жалостливей? Ты или я? Я их к черту в зубы, в Виняри, послал, где они фашиста перед собой видят, стреляют, сами гибнут, но у них патроны, гранаты, взрывчатка есть. Фашистский гарнизон, пока они там, очень хреново себя чувствует. Беляев им там сегодня, как еж в подштанниках. А ты говоришь, что надо сидеть, копать и постреливать. Мы себе тут, фашист — там, война — по расписанию. Не выйдет, капитан. Сидение под Казанью отменяется. В расположении вверенного мне полка и думать об этой ахинее запрещаю! Если по дурости комдиву жаловаться будешь, то так и скажи, что Клепиков запретил в полку всяческие рассуждения о подкопе. Хотя одну мысль ценную ты мне подарил. Форты действительно надо брать не огнем снаружи, а огнем изнутри. До Ивана Грозного необязательно докапываться, у нас в сорок первом знаменитая штука была — бутылка с горючей смесью — КС. Мне бы их для начала с полтыщи на полк, а Курбский? Подумай. Вернусь, поговорим. — Клепиков поднялся и махнул рукой адъютанту: — Буди взвод, Николай. Пора.