Факты, которыми он располагал, были грязными, жалкими и очень несложными. Обвиняемая – уличная женщина, проститутка последнего разряда. С семнадцати лет – теперь ей было двадцать четыре – она занималась своим ремеслом в беднейших кварталах города. У нее, как полагается, имелся покровитель, мужчина, который наблюдал за ней на улице, жил с ней на ее порочный и скудный заработок, безбожно ее эксплуатировал и нередко зверски избивал. Однажды ночью, без всякого повода, в припадке пьяной и внезапной ненависти она всадила в него кухонный нож и тут же, правда неудачно, попыталась зарезаться сама. Казалось бы, эта несложная история не нуждалась в уточнениях, однако Спротт подробнейшим образом остановился на всех ее сторонах, на всех убогих драматических деталях, энергично внушая присяжным, что даже мысль о смягчающих обстоятельствах не должна приходить им на ум при вынесении вердикта. Если обвиняемая с заранее обдуманным намерением отправила на тот свет своего любовника, значит она виновна в убийстве. Полу казалось, что Спротт, в своей как будто бы честной и беспристрастной речи, старается мобилизовать все свои интеллектуальные силы на то, чтобы ни один из фактов, им изложенных, не мог быть повернут в пользу обвиняемой. Спротт закончил речь эффектным драматическим жестом и среди мертвой тишины опустился на свое место.
– Смотрите на него хорошенько. – Хриплый голос Касла понизился до шепота. – Вот так же он доконал и Мэтри.
Но и без этого напоминания на Пола, впившегося взглядом в Спротта, нахлынула волна такого неистово буйного чувства, что голова у него закружилась. В прошлом ему случалось испытывать приступы инстинктивного отвращения: существуют натуры взаимно антагонистические, вражда вспыхивает в них с первого же взгляда. Но чувство, которое сейчас владело Полом, не шло ни в какое сравнение с будничным чувством антипатии. Темная, роковая ненависть вставала из глубин его существа. Он представлял себе, что этот человек говорил о его отце, представлял себе беспощадный, неумолимый допрос, которому он его подверг. Конечно, постоянное соприкосновение с преступниками неизбежно вскармливает презрение, а привычка притупляет даже тонко развитую чувствительность. Тем не менее этот представитель власти облекся в панцирь такой непроницаемости, что ничего человеческого в нем уже не осталось. В груди Пола закипела неутолимая жажда мести.
Внезапно воцарилась тишина. Судья закончил свое резюме. Шаркая ногами, удалились присяжные. Зал быстро опустел.
– Четыре часа, – заметил Касл, поджимая бледные губы. – Самое время для них пить чай.