.)…»
[589].
Любопытно сравнить эти дисциплинарные требования с теми вопросами, которые полагалось задавать служилому человеком на исповеди. В начале исповеди духовник должен бы спросить у своего духовного чада, «на рати в войске человека повинувшагосе пред тобою, вернаго или не вернаго, не оубил ли еси?», «во станех оружиа и порт или иново чево не крадывал ли еси?», «в ратном деле женьска полу и младенцев не противящихся ти не оубивал ли?…»[590]. Пара вопросов связана с «воровством» — «не здал еси ли града сопостатом?» и «в чюжею землю отъехати не мыслил еси?»[591].
К этим прегрешениям в списке вопросов примыкал и ряд других, также связанных с боевыми действиями и захватом пленных и всяких «животов» и «рухляди» (что и немудрено, учитывая, что московские ратные люди рассматривали войну как выгодное дело, позволяющее поправить свое материальное положение, обзаведясь «животами» и пленниками — челядью): «Находом нахаживал что чюжее и не отдал еси, ведая погубившаго в печали суща?», «пленницы жены или девицы или рабы своея блудом не осквернил еси?», «вернаго неверным не продавал ли еси в работу?» (продажа единоверцев неверным, под которыми понимались как католики или протестанты, так и мусульмане, воспрещалась), «невернаго продал пленника купленово, прикупа оу нево не имывал ли еси?» (здесь, судя по всему, идет речь о том, что воинник сперва получал у пленника выкуп, а потом, желая получить дополнительный доход, все равно продавал его в рабство), «к себе свободнаго не поработил ли еси?…»[592].
Отдельную группу прегрешений составляли преступления против государя и его близких людей — весьма актуально звучавших как раз в годину Смуты. Вот их перечень: «Государю крест целовав не изменил ли еси в чем?»; «Верою служиши государю своему и государыни своей; и детем их во всем ли безхитростно?»; «Зелием, отравою испорти их не мыслил ли еси?»; «О предании своего государя и государыни и их детей неверным иноземьцем не мыслил еси?»; «Или иного кого ведал еси зломысляща на своего государя, или на государыню, или на их детей, а того не поведал еси государю своему?»; «Или убийства им не сотворил ли своими рукама?»[593].
Нетрудно заметить определенные параллели и аналогии в списке воинских преступлений в «пенитенциарии» и в том перечне, который, к примеру, приводится в поручной записи белозерских стрельцов по своем товарище. Однако вернемся от этого «пенитенциария» к поручной записи. За надлежащее выполнение своих обязательств наниматели обещали Орефье выплачивать жалование, денежное и хлебное (и, судя по требованию не пропивать и не проигрывать цветное платье — еще и «дачу» сукна или готового платья). Орефья же, в свою очередь, обещал «в том мирском земском жалованье давати земским людем отписи, и государева и земского указу куды учнут посылати на земскую службу ходити и ослушанья никоторого не чинити, и с земские службы из острогу и из уезду и взяв земского жаловань со службы не сбежати, и из стрелцов не выписыватись»