Впрочем, не вдаваясь в подробный критический анализ сочинения Герберштейна, отметим, что, несмотря на довольно обширный блок информации относительно особенностей русского военного дела, имперский дипломат не слишком много говорит о русской пехоте времен Василия III и ее месте в военной машине Русского государства. Да и то, что было им сказано, выдержано в негативной, пренебрежительной тональности, не говоря уже о том, что описанная им картина не совсем соответствует действительности. По большому счету для целей нашей работы Герберштейн не слишком полезен.
Столь же малополезны (хотя порой и несут в себе крупицы информации[75]) записки и сочинения других иностранцев, датируемые временами правления Ивана III и Василия III XVI в.[76] Но начиная с 50-х гг. XVI столетия ситуация вдруг резко переменяется, и чем дальше, тем в большей степени. Московские стрельцы становятся постоянными «гостями» на страницах записок иноземцев, да и сама информация об этом «неприменном войске» русских государей становится все более и более разнообразна. Здесь и характеристика численного состава и структуры стрелецкого войска, и сведения о «географии» его размещения, и информация о порядке содержания стрельцов и самых порой мельчайших деталях их «повседневности» — вплоть до расцветки кафтанов и характера вооружения. Особенно интересны в этом плане записки, дневники и сочинения англичан, дипломатов и купцов Московской компании (в особенности Дж. Флетчера и Дж. Горсея)[77], и польских шляхтичей, участников русской Смуты[78]. Небезынтересные сведения о стрельцах в начале XVII в. сообщает также и французский авантюрист Ж. Маржерет, служивший Борису Годунову, Лжедмитриям I и II, а потом и полякам[79], а также ряд других иностранных участников Смуты[80].
В целом, если подвести предварительный итог, то сведения, сообщаемые иностранными наблюдателями 2-й половины XVI — начала XVII в., образуют весьма ценный пласт информации о стрелецком войске, причем порой такой, которой нет в современных русских источниках. Ценность этих сведений тем больше, что они происходят из первых рук, принадлежат очевидцам и участникам описываемых событий. К тому же сведения, которые европейские наблюдатели сообщают о стрельцах, преимущественно носят, скажем так, сугубо «технический» характер. По этой причине они в меньшей степени подвержены воздействию той самой «матрицы», о которой шла речь прежде (хотя, конечно, определенная осторожность при обращении с ними все же не помешает, в особенности когда речь заходит о цифровых выкладках, касающихся общей численности стрелецкого войска, — где гарантия, что иностранцы четко отделяли стрельцов от, предположим, городовых казаков?).