В то лето я (однажды?) проповедовал в Петербурге по-датски, чего до тех пор никогда не было слышно. Царь, узнав об этом, сам явился в церковь (на мою) проповедь.
25 ноября я присутствовал на замечательной свадьбе карликов, подробности коей (занесены) в мой дневник. Из (дневника) можно узнать, какая пальба и пьянство происходили в том году в Петербурге по случаю многочисленных побед, одержанных в этот год царем над шведами; ибо для России изо всего царствования Петра I то был самый счастливый год, так как в течение его русские взяли у шведов нижеследующие страны, города и крепости: Эльбинг в Пруссии, Ригу, Динамюнде, Аренсбург на Эзеле, Пернов, Ревель, Выборг и Кексгольм — и таким образом стали господами и властителями Дагё, Эзеля, Лифляндии, Эстляндии, Карелии и Кегсгольма. Все эти места, за исключением Эльбинга, уступленного впоследствии Пруссии, царь при заключении мира со Швецией удержал за собой.
Насколько был счастлив этот год, настолько печален и (полон) опасностей был последующий, что мне пришлось отчасти испытать и (на себе).
4 января 1711 г. получены были сведения о нарушении турками мира с Россией. Вскоре затем царь весьма поспешно поехал в Москву. 1 февраля (туда же) выехал посланник Юль.
6-го мы проехали мимо многих чумных, лежавших в лесу, а 8-го (прибыли) в Москву.
9 февраля вечером Остерман, в то время канцелярский секретарь, ныне русский вице-великий канцлер, подбежал, простоволосый, к нашим воротам и стал в них стучаться. Стража не решалась впустить (его), так как думала, что на улице разбойники. Я сбежал вниз и, когда узнал (его) голос, впустил его, но он (тут же) упал без чувств в мои объятия, и я с помощью стражи понес его в наши комнаты. Придя в себя, он сказал, что бывший с ним барон Ф. фон Виллемовский, один из старших царских морских капитанов, остался (во власти) разбойников. Взяв с собой часть наших людей при оружии, я тотчас выбежал (на улицу), но так как мы не знали, откуда шли (Остерман с Виллемовским), то я послал людей в одну сторону, а сам (пошел) в другую. Заметив меня при сиянии снега и, вероятно, предположив, что нас больше, чем было (на самом деле), мошенники эти убежали. Несчастного барона я нашел почти (совсем) раздетого в канаве, стоящим на голове; нашел шпаги Виллемовского и Остермана и еще кое-что из их вещей. Возле Виллемовского лежало двое тяжелораненых, едва живых морских солдат (mariner). Мы внесли несчастного к себе. Я спас его карманные часы, 144 дуката золотом и бриллиантовое кольцо, не замеченное разбойниками, вследствие того, что на нем были перчатки. Из двух дукатов, из (числа) этих 144, сделан был перстень, имя покойного барона (вырезано) на внутренней (стороне), и (перстень этот) подарен мне. Я до сих пор храню его. Несколько дней спустя (Виллемовский) умер в нашем доме от (полученных) ран.