В Риге я подвергался также большой опасности, (когда ходил) вечером по улицам, ибо там множество разбойников; впрочем, слава Богу, я ни разу не подвергся их нападению, хотя грабили они людей всякий вечер и даже однажды три раза кряду на моих глазах обобрали одного человека, прежде чем он успел вернуться домой, пройдя несколько улиц. Прожил я (в Риге) восемь недель, дожидаясь (возвращения) моего слуги, уехавшего в Москву с моими товарами. Получив, однако, известие, что датская армия разбита при Гадебуше, и опасаясь, как бы в Польше не появились шведы и не отрезали мне дорогу домой, я решился ехать через Курляндию, пока стоял еще санный путь.
Выбыл я (из Риги) в феврале, взяв с собой приехавшего туда до меня подполковника Нильса Крага, брата ее высокой милости, которого царь отпустил в отставку[439].
В марте благополучно приехал в Пиллау. Здесь меня позвали в один дом крестить. Так как крестной матерью была самая знатная из городских девушек, то на крестинах я так расщедрился в ее честь, что меня сочли более богатым, чем я (был на самом деле), и стали очень за мной (ухаживать). В следующую же ночь две женщины, принадлежащие к [этому] обществу, пришли в мою комнату в одних рубахах и перенесли меня сонного из моей постели в свою. С какой целью это было сделано — догадаться нетрудно, но я хранил в памяти последний совет, данный мне моей доброй покойницей матушкой, и избегал их намерений.
В Пиллау неожиданно вернулся мой спутник, которого я посылал в Москву с товаром. Хотя он и представил мне огромный, неверный счет, все же я был рад (тому), что от своей торговой операции не только не понес убытков, но даже получил порядочную прибыль.
Весной я договорился с одним голландским шкипером, стоявшим в Пиллауской гавани, относительно перевозки меня, людей и рухляди в Зунд. Но так как в той же гавани стояла и шведская вооруженная почтовая яхта, капитан которой, как я узнал, намеревался схватить меня на рейде, то мне пришлось свезти с судна обратно (на берег) погруженную (было) рухлядь и (ждать другого) случая. Наконец я разделил людей и вещи на две партии, из коих одну послал вперед на лоцманском галиоте, а с другой несколько дней спустя отправился сам. От коменданта мы добыли себе паспорта с подложными именами и (с неправильным обозначением наших) ремесел и занятий. Ночью прошли мимо шведского крейсера, который, впрочем, не заметил нас в темноте, и таким образом я в третий раз благополучно вернулся в Копенгаген.
Относительно паспортов с подложными именами нахожу нелишним сказать, что ввиду военного времени и чумы, свирепствовавшей во многих местностях, через которые мне надо было проезжать, я (поневоле) должен был пользоваться такими паспортами. Отмечаю это затем, чтоб после моей смерти кто-нибудь не вообразил, что я разъезжал по свету под разными именами и с фальшивым обозначением своих занятий в качестве мошенника. В 1712 г. я получил паспорт от голландского посланника в Польше и значился в нем его камердинером; год спустя, перед поездкой с Петром Флювером в Петербург, я получил королевский паспорт, в котором прописан был купцом; для обратного пути мне выдан был царский паспорт, как «королевско-канцелярскому секретарю»; в Курляндии я получил паспорт от правительства, в Данциге от города, в Берлине от магистрата, в Штеттине от князя Меншикова, (причем во всех четырех я назван был) секретарем; (наконец), в Пиллау паспорт мне выдал генерал Wopse, обозначив меня в нем прусским студентом. Обыкновенно я назывался именами Asmus Eerenboom или Asmus Ehrenbom, не соответствующими (настоящему моему имени) Rasmus >Ereboe. Брал я такие паспорта (повсюду), куда приезжал, с той целью, чтоб до самого конца моего путешествия не узнали, откуда я еду и чрез (какую страну) проехал, и не задержали меня. Старые паспорта я прятал и показывал только последний. Однако такие проделки требуют большой осторожности, ибо, как известно, тот, кто в чумное или военное время пробирается (чрез заставы) то с одним, то с другим паспортом, обыкновенно награждается пеньковой петлей, что для честного человека не особенно заманчиво…