Большое солнце Одессы (Львов) - страница 115

Ну и холодная вода! Неужели она казалась мне приятной, неужели она приносила бодрость? Просто не верится. И нет ей ни конца ни краю.

Каждый рывок тела приближал девушку к берегу. Но глаз все еще не обнаруживал никаких изменений, море по-прежнему подступало к самому обрыву, и знание утрачивало свою убедительность.

Но все-таки я приближаюсь. Берег большой, и потому он изменяется незаметно. А лодка и человек опять стали меньше, гораздо меньше. Значит, берег уже не очень далеко. А правая нога — молодчина. И руки тоже. Странно, о своих ногах и руках я думаю, как о посторонних. И хвалю, как посторонних, будто моя воля — это не их воля. Надо бы проверить левую ногу. Боже, какая боль, какая дикая боль. Во всем теле боль. Нет, больше не буду. Смелость смелостью, но нельзя же быть дурой.

Левая нога совершенно одеревенела. Теперь она уже была не просто балластом, теперь она была помехой. Движения правой ноги стали осторожнее и напряженнее. И вместе с напряжением росла усталость, наполняя вязкой тяжестью все тело.

Я устала, немножечко устала, говорила себе девушка. Но иначе и быть не может. Так бывает всегда, когда трое работают за четверых. И даже четверо тоже устают. Ну что, попытаемся отдохнуть? Попытаемся, дорогие мои.

Она легла на спину. Над водой остались только лицо и соски. Розовые соски с розовыми пятачками в основании. Но солнечный луч, пронизав тонкий слой воды, обласкал все, что было обращено к небу. И девушка опять подумала об Ангаре, хрустальные воды которой не скрывают дна.

— Хватит отдыхать, пора! — сказала она громко. Но трудно было понять, почему, собственно, пора: потому ли, что нельзя медлить, или по другой причине. В мгновенном приступе злобы на себя девушка забыла об осторожности и круто подобрала обе ноги. Стиснутое болью тело тотчас расправилось. Но судорога, точно маятник, пройдя низшую точку, стала стремительно нарастать в обеих ногах. Море опрокинулось куда-то влево, с головокружительной быстротой удаляясь от неба. Потом небо пустилось вдогонку, норовя прихлопнуть своей синей громадиной море. Самым страшным была уже не боль, а эта нелепая, дикая погоня двух гигантов. Девушка подняла руку, как это делают на море те, кто просит о помощи. Она поднимала руку еще и еще раз, но с берега эту руку некому было заметить, а человеку в лодке оглядываться было незачем.

Девушка медленно поплыла к берегу. Теперь, когда судорога поразила обе ноги, она не щадила ни одной. Но боль была нестерпимо мучительной, и рукам приходилось работать втрое быстрее ног. Неестественный ритм заставлял неистово колотиться сердце, забивая дыхание, и стоило на миг отвлечься, как вода тугим кляпом застревала в горле. А изнутри, из живота, навстречу кляпу катилась тошнота. Сплевывая воду, девушка мотала головой, как пес, противящийся наморднику. Это обессиливало. Девушка перестала мотать головой, и морская вода утратила свою горечь.