Солнце уже оторвалось от моря, огромный полыхающий диск его тяжело взбирался по небосклону. Удаляясь от горизонта, солнце теряло скорость. Секунда становилась минутой, минута — часом, — время стремилось к бесконечности, как и зеленые воды моря, лежавшие на пути человека к берегу.
С тех пор как отказали обе ноги, девушка не решалась на остановку. Надо во что бы то ни стало плыть, пусть медленно, пусть из последних сил, но плыть, только плыть. Мысль об отдыхе подкрадывалась незаметно и внезапно вспыхивала, как принятое решение. Коварство ее было так велико, что приходилось быть постоянно настороже. Усталые руки двигались медленно и вяло. Ладони, которые прежде отгребали воду, как лопасти, скользили по поверхности и часто оказывались над водой. Девушка добросовестно пыталась придать им нужное положение, но непослушание рук не вызывало у нее ни гнева, ни досады. Боль в ногах не утихала ни на минуту, и после каждых трех-четырех толчков приходилось держаться на одних руках, чтобы предупредить усиление судороги.
Девушка плыла вперед, не глядя на берег. Цель, которая не приближается, лишает человека сил, и лучше не искать ее беспрерывно глазами. Один взгляд на берег через каждые сто движений, взгляд для ориентировки — и никаких уступок. Один взгляд через сто движений!
Зарываясь головой в воду, девушка с силой выдыхала воздух. Воздух убегал стайкой игривых серебристых пузырьков, которые подымались на поверхность, едва исчерпывалась энергия, заложенная в них человеком. За это время тело успевало уйти достаточно далеко, и пузырьки проделывали свой обратный путь вне поля зрения пловца. Но девушка теперь отчетливо видела, как пузырьки почти рядом с ней стремительно уходили из воды. Значит, каждое движение давало ей каких-нибудь несколько сантиметров. Несколько сантиметров, а впереди сотни метров — тысяча порывистых толчков изнемогающего от боли и усталости человеческого тела. Тысяча толчков или… Что или? Никаких или — только жизнь!
Девушка подняла правую руку над водой и повторила это движение несколько раз. Потом она крикнула, но голос ее был так слаб, что не стоило зря тратить силы. Захотелось пить. В горле стояла сухость и перхота, точно его на совесть протерли холстом. Где-то рядом, чуть не у самого уха, закричала чайка. Крик был скрипучий, старческий, холодный. Должно быть, рыба близко, подумала девушка. Сверкнули перламутровые нити: рыбешки шарахнулись в сторону. Испугались, наверное. Меня или чайки? Меня, конечно. Чайки уже и след простыл. Не за ними, значит, охотилась. Хорошо ей, везде у нее дом. И небо, и море, и земля. Посмотреть бы, где она сейчас.