Потом, после тишины, по радио сказали, что была передана речь государственного обвинителя прокурора Союза ССР товарища Вышинского на заседании… а на каком заседании, так и не успели сказать: доктор Ланда включил музыку.
У него, знаете' радио не как другие: включается оно в электрический штепсель, все равно как настольная лампа, а слушать можно, что хочешь — только ручку поворачивать надо и следить за цифрами в окошечке.
— Не может быть, — сказал я Семке, — чтобы Сталин спал на серебряной кровати. Зачем ему серебряная?
У него железная кровать — как вот эти, которые из общежития.
— И еще со ржавчиной на ножках, — сказал Семка. — И совсем старая.
А что, может, Семка прав: Сталину же ничего не надо, Сталин — все для рабочих. Поэтому буржуи его так ненавидят. И боятся. Ох, как они боятся его!
— Что бы мы делали… — мама не договаривает, она хочет сказать: что бы мы делали, если бы враги убили Сталина? — После Ленина — Сталин, а после Сталина — кто? Это счастье, — говорит мама, — что Сталин — грузин, в Грузии по сто двадцать лет живут.
Странно все-таки, что Сталин должен на железной кровати спать, все равно, как я, или Семка, или студенты из общежития.
Ну, а если не железная, значит, золотая или серебряная? Но серебро даже у тети Поли есть, у нашей тети Поли, которая кричит, что три стула — два целых и один сломанный — тоже роскошь.
Значит, золотая.
— Золотая, а, Сема?
Семка молчал.
Три дня мы не виделись с Семкой. На четвертый день, часов в десять вечера, когда я уже ложился, Семка зашел к нам. Он примостился на углу дивана, зажав руки в коленях.
— Сядь выше, — сказала мама, — не бойся, сядь выше, Сема.
Но Семка не двигался, Семка смотрел на мою маму. Но я не знаю точно, может, это мне только казалось, что он смотрит на мою маму.
А мама вдруг заплакала, отвернулась и тихо сказала папе:
— Бедные дети, бедные дети.
Папа молчал: зажав рот в ладони, он закрыл глаза и медленно растирал щеку пальцами.
С вечера двадцать пятого августа наш двор притих: в этом дворе жил Семкин папа, Иосиф Граник — враг народа.
На Дерибасовской, где два льва — позеленевший бронзовый лев с растерзанным кабаном и позеленевшая львица с детенышами, — огромная карта Испании. Карта намалевана на фанерном щите, щит укреплен на столбах. Карта утыкана красными и синими флажками и рассечена, двухцветной тесьмой. За синей — мятежники. Франкисты. За красной — республиканцы. Наши.
— Вы слышали? Как, вы не слышали!
— Положим. Но я хотел бы знать, что вы слышали.
— А что вы могли слышать, если не знаете, что наши взяли Кинто!