Позади по-прежнему горела оставленная земля. Сверху, оставляя метеоритные трассы, с еле уловимым посвистом неслись снаряды.
Второй эшелон начал сближаться с группой Рыбалко. Точно определить пройденное расстояние было трудно, но, видимо, дело подходило к атаке.
Букреев ускорил шаги. Склонившись вперед, ухватив автомат, висевший на шее, за оба конца, он двигался по узкой полосе воды, уходившей языком куда-то в черноту ночи.
Наконец они достигли головы колонны. Различить самого Рыбалко было трудно среди круглых спин, катящихся по болоту словно стая дельфинов. Тяжелое дыхание, бульканье сопровождали эту стаю. В ожидании первой атаки моряки накапливались и потому передние несколько замедлили движение.
Букреев сблизился с Рыбалко. Они пошли рядом. Ракеты полетели вверх совсем неподалеку, и слышен был даже треск пистолетов-ракетниц. Яркие цветные дымы открыли группу Рыбалко, но осветили также и насыпанные холмы, ответвленные от дамбы, — те самые пулеметные гнезда, которые нужно было атаковать.
Свет погас. Не успели глаза снова освоиться с темнотой, как послышались знакомые рокочущие звуки крупнокалиберных пулеметов, и над холмиками появились искрасна-голубоватые жальца.
Моряки Рыбалко ответили автоматной стрельбой и криком «полундра», который, казалось, должен был разбудить сразу всех врагов, занявших эти прибрежья Тавриды. Вслед за криком, подхваченным в глубине колонны, вслед за быстро пронесшимися вперед людьми поднялись звонкие столбы гранатных разрывов.
Букреев бегом достиг холмиков, перепрыгнул неглубокий окопчик и заметил трупы фашистов, пулеметы и картонные пакеты патронов, напоминавшие пчелиные соты. Рядом оказался Гладышев, а с ним Степанов со своим ординарцем.
Полковник весело прокричал Букрееву:
— Прорвали дамбу! Вот только орали зря. Впереди еще артиллеристы и минометчики!
Автоматы продолжали трещать. Стреляли из немецких трофейных.
Полковник, остановившись на бугорке, поторапливал пехоту. Солдаты поднимались от болота на дамбу и, перевалив ее, уже бегом бросались вперед.
Рыбалко давно потерялся в свистящем ветре и в темноте, сразу упавшей, как бархатный занавес ночи.
Прорыв удался. Впереди была степь. Оттуда неслись зимние запахи и ветер.
Первый успех окрылил измученных до крайности людей. Стремясь вперед, они могли увидеть теперь солнце, могли выйти из ночи. Тревожные сомнения сменялись радужными мечтами.
Но Букреев помнил: впереди, до рассвета, еще восемнадцать километров, впереди тяжелый штурм Митридата.