Секретарь - молодец; даже бровью не повел, завидев в сих суровых стенах такое чудо в перьях, как нынешний я.
- Иван Вольфович ждет вас, господин полковник. Прошу.
И растворил передо мною тяжелые двери.
Ламсдорф встал из-за стола и, отчетливо похрустывая плотной тканью выутюженного мундира, пошел ко мне навстречу, протянул обе руки. Костистое остзейское лицо его было печально вытянуто.
- Экий вы южненький, батенька, экий вы мокренький... Уж простите старика, что этак бесцеремонно выдернул вас из картвельских кущей в нашу дрякву. Вы возглавите следствие. И назначал не я, - он потыкал пальцем вверх. - Есть факторы... То есть, не подумайте, Христа ради, - он всерьез испугался, что допустил бестактность, - будто я вам не доверил бы... Но устали ж вы за весну, как черт у топки, мне ль не знать!...
Сюда, голубчик, присаживайтесь. Мы сейчас радиаторчик включим, подсохните, - покряхтывая, он выкатил масляный обогреватель из-за видавшей виды китайской ширмы, прикрывавшей уголок отдыха-столик, электрочайник, коробочки со сладостями; генерал был известный сладкоежка. Воткнул штепсель в розетку. - Чайку не хотите ли?
- Благодарю, Иван Вольфович, я так наобедался у князя Ираклия, что теперь два дня ни есть ни пить не смогу. Давайте уж лучше к делу.
- Ай, славно, ай, мальчики мои молодцы! Хоть денек успели урвать. Какая жалость, что князь Ираклий так рано в отставку вышел!
- Ему в грузинском парламенте дел хватает.
- Да уж представляю... Тепло там?
- Тепло, Иван Вольфович.
- Цветет?
- Ох, цветет!
Он горестно вздохнул, уселся не за стол, а в кресло напротив меня. Закинул ногу на ногу, немилосердно дергая левую бакенбардину так, что она едва не доставала до эполета. В черное, полуприкрытое тяжелыми гардинами окно лупил дождь.
- К делу, говорите... Страшное дело, батенька Александр Львович, страшное... Уж и не знаю, как начать.
Я ждал. От радиатора начало помаленьку сочиться пахнущее пылью тепло.
- В восемь сорок три вылетел цесаревич с Тюратама. С ним секретарь, профессор Корчагин, знали вы его...
- Не близко. Консультировался дважды.
- Ну да, ну да. Это когда вы от нас входили в госкомиссию по аварии на Краматорском гравимоторном. Помню, как же, - он замолотил себя указательным пальцем по бакенбардам, затем снова поволок левую к плечу. Врач, два офицера охраны и два человека экипажа, люди все свои, постоянные, который год с цесаревичем...
- Никто не спасся? - глупо спросил я. Жила какая-то сумасшедшая надежда, вопреки всему услышанному. Иван Вольфович даже крякнул. Обиженно покосился на меня. Встал, сложил руки за спиною и, наискось пошел по кабинету. Поскрипывал паркет под потертым ковром.