(Рассказ «Княжна», пер. с иврита Алекса Тарна)
Так оно, собственно, и было: тот, кто приезжал раньше, тянул за собой другого, третьего, и все как-то устраивались, где-то жили, учились, работали. Прототипом Абы Бермана из рассказа «Княжна» был, по-видимому, близкий друг отца Юда Фейгин. Наши семьи дружили, я часто бывала с родителями в этом доме.
Жизнь в Москве, как и в других крупных городах, оказалась нелегкой для большинства молодых людей из местечек. Отец бедствовал, ходил в башмаках с подвязанными подметками. Будучи студентом, он пытался заработать тем, что давал уроки иврита детям состоятельных родителей. В конце жизни отец рассказал мне об этом: «Со временем уроков становилось все меньше и меньше, платили копейки, и вскоре я давал уроки только за обед. А потом и эти уроки закончились».
Но, несмотря на нужду, отец умудрялся бывать в театре. Конечно же, ходил в «Габиму», пересмотрел все постановки МХАТа, несколько раз ему удалось даже послушать самого Шаляпина.
Спустя годы он напишет, что спектакли этих театров были для него «днями праздника». Но как же такое могло быть? Ведь билеты стоили совсем недешево! А на то и хитрые уловки молодости: отец оставлял верхнюю одежду в своем общежитии на Ордынке и в пиджаке бежал в театр ко второму действию, чтобы во время антракта вместе со зрителями незаметно просочиться в зал.
Начало 20-х годов, на которые пришлись первые годы жизни отца в Москве, было тревожным: бундовцы перебирались в Польшу, большевики взяли курс на замену иврита идишем. Иврит становится запрещенным языком.
Спустя какое-то время еврейская интеллигенция в нашей стране повернулась в сторону языка идиш. Пришли новые специалисты, выпускники школ, начавшие по-новому обучать детей в этих новых условиях. Загнанный, задушенный иврит молчал…
И только в одном из переулков Москвы шли спектакли «Габимы». Преследуемое ивритское слово, в полный голос звучавшее в этом единственном месте, излучало свет и грело душу. И это слово пугало врагов. И все же, как такое могло быть? Всего лишь в пяти минутах ходьбы от главного управления евсекций, — эта дверь с вызывающей надписью «Габима». Всего лишь на четвертый год после Октябрьской революции — и по-прежнему театрик на иврите? Невозможно! После стольких лет борьбы со «святым ивритом» — и вот тебе на! Выходит, что закопанный мертвец вылезает из могилы?.. Иврит в «Габиме» звучит с сефардским произношением, причем актеры так бегло говорят на нем, словно появились с ним из чрева матери. И написанные на идише пьесы Пинского и Шолом-Алейхема звучат на иврите! Перевод с языка народа на язык реакции! Ну уж, извините! Такую роскошь могут себе позволить только евреи-буржуи, купающиеся в миллионах грязных купюр. Если советский строй уничтожил «Тарбут», почему он терпит «Габгшу»? Надо ее прикрыть точно так же, как это было сделано с другими ивритскими организациями…