Мой отец Цви Прейгерзон (Липовецкая-Прейгерзон) - страница 25
>Цви с женой Лией. 1934 г.
Моя мать была активная сионистка, успевшая в свои юные годы заметно проявить себя в этом качестве. Она энергично участвовала в работе местных сионистских кружков — именно там молодые люди и познакомились. За свою активную деятельность мама получила от общества «Маккаби» сертификат на въезд в Палестину. Сертификатов давали крайне мало, зато желающих их получить было много, так что мама действительно имела хорошую репутацию среди местных сионистов.
Но знакомство с московским студентом перечеркнуло прежние планы: Лея вышла замуж за Цви Прейгерзона и уехала с ним в Москву. А драгоценный сертификат достался ее брату Грише.
Мое первое воспоминание об отце связано с закрытой дверью в его рабочую комнату. Когда папа дома, он всегда работает, а мама постоянно напоминает:
— Не шумите, не мешайте папе!
Следующее яркое воспоминание: мне пять или шесть лет, и отец спрашивает:
— Кто был на елке у соседей?
— Я, Ася, Юра и Инна!
— Нельзя так говорить, — отвечает он. — «Я» всегда должно стоять в конце. Надо сказать: Ася, Юра, Инна и я.
Это был важный урок, я запомнила его на всю жизнь. Помню еще, как отец разрезал яблоко на две половинки и предложил выбрать одну. Конечно, я беру ту, что побольше, — пусть другая достанется сестре Асе!
— Так нельзя! — останавливает меня отец. — Себе надо брать ту, что поменьше!
Так оно и поныне: всякий раз я испытываю чувство неловкости, если мне попадается что-то лучшее, большее.
Как-то я похвасталась, что написала стихотворение
— Ну, давай, прочти!
Я радостно прочла вслух свое гениальное творение про елочку, Деда Мороза и пионеров-октябрят.
— Да-а, — протянул отец, — нет у тебя писательского таланта… жаль!
Потом я нарисовала лошадь.
— Дай-ка взглянуть, — сказал папа.
Я протянула ему свой альбом с новым рисунком. Он посмотрел и перевернул страницу — следующая была чистая.
— Это самая лучшая страница в твоем альбоме!
Так были последовательно забракованы две мои возможные карьеры — поэтическая и рисовальная. Обидно…
Тогда займемся музыкой! — решили родители.
Отец был необыкновенно музыкален: во время учебы в Одесской консерватории ему предрекали славное музыкальное будущее. Словом, как и в большинстве еврейских семей, была приглашена для девочек преподавательница музыки. Расскажу связанную с этим печальную историю.
В Москве, на улице Погодинской, дом 2/3, где прошло наше с сестрой Асей детство, возле дома был большой двор. Там мы обычно гуляли с подружками. Однажды, зимой 1938 года (мне недавно исполнилось семь лет), мы играли во дворе с Надей Лавровой, с которой я потом училась в одной школе. Она, как мне помнится, была на год младше меня. В этот день выпало много снега, и мы делали снежную бабу. Москвичи, наверно, помнят, что без такой бабы редко обходился московский двор. Скатали три снежных кома: на один — большой, в два охвата — поставили ком поменьше, а затем еще меньше. В верхнюю часть вставили вместо носа обломок ветки (иногда вставляли морковку) — и баба готова.