— Не советую, гражданин-товарищ.
— Пошто?
— Недоразумения может получиться.
— Какая недоразумения? Ежели грозитя, то понапрасну! — предупредил Дышлаков. — Лучше пояснитя, где жеребец. А?
— Жеребец? — понимая бедственность своего положения, суетно удивился Автамон. Он был неглуп: почувствовал, что приезд партизана в той или иной мере связан с Ванькой Куликом и с конем, которого Кулик пока что так и не вернул хозяину. Сейчас же, окончательно утвердившись в намерении Дышлакова, Автамон подумал, что выпутаться будет в общем-то трудно. Но ведь пропал конь и пропал, а кто его взял и где взял — ему, Автамону, доподлинно неизвестно.
— Сказывайтя, кому подарили Гнедка, милай! — с привычной напористостью накинулся на Пословина Дышлаков. Эх, встретилась бы ты, раскулацкая твоя душа, всего с годок назад, уж и показал бы тебе партизанский прославленный командир, где раки зимуют, однако и сейчас не так уж поздно, не поздно еще! Если не шлепнуть, то хотя бы маленько попугать, чтоб от страху духом зашелся. Но тихо, Сидор, тихо, не горячись, не ерепенься пока! Может, одумается старый хрен и покается разом во всех своих грехах, всяко бывает.
Напористость Дышлакова, как ни странно, возымела обратное действие. В Автамоне неожиданно взыграло его природное упрямство, к тому же понял он, что партизану еще не известна истинная суть происшедшего, иначе не стал бы он говорить о каком-то подарке: не подарил Автамон Гнедка Ваньке, а дал на время, это уж точно, на день-другой — вот в чем истинная правда. Да и, на худой конец, Пословин мог не знать Ванькиных блажных проделок: о побеге Соловьева из тюрьмы не было широко объявлено населению.
— А зачем жа, гражданин-товарищ, тебе издался непременно мой конь? Можа, случаем, дом тебе уступить? — невесело хохотнул Автамон. — Так бери! Бери, коли надо!
Дышлаков до крайности удивился смешку, яростно скрипнул зубами:
— Тебе ить сказали, кто я! Али ждешь бумагу с печатями?!
— Поезжай-ка отседова, гражданин-товарищ, с богом.
— Сперва предъявитя свово жеребца! Не доводитя до скандальной крайности!
— Игде я возьму коня? Работник на ем умчал, — Автамон повернулся, чтобы уйти. — Ишши сам.
— Не торопись, милай, давайтя разберемся, — Дышлаков ухватил его за плечо. — Куды это работник уехал? Шутки шутитя, а людей не мутитя.
— В Ужур. Истинный крест — в Ужур.
— Ой и брешетя, старая подлюка! Брешет он, — обратился Дышлаков к Григорию. — А раз брешет, мы допросим его по всей форме. Как супротивника революционного крестьянства.
К ним понемногу стали стекаться косцы. Подходили неспешно и молча, стараясь понять, что же, собственно, происходит. Дышлаков посчитал необходимым подробно объяснить людям обстановку: