— Охотник знает, где зверь водится, — снимая с тагана горячее ведро, одобрил Муклай. — Марала пасти не надо, марал сам пасется!
Муклаю, как видно, тоже была по душе вольная жизнь таежного охотника. Взять хотя бы теперешних его гостей. Сыты, одеты, кони у них резвые, гуляют люди по свету. Почему бы не поездить вот так и ему, Муклаю? Да вот на руках у него малый парнишка, и жену тоже не бросишь, доит байских коров в Ключике, там днюет и ночует.
Тяжело вздохнул погрустневший Муклай, но ничего не сказал. Что проку в красивых словах, когда они так и останутся только словами. В его судьбе нечего ждать перемен к лучшему — не будет их никогда.
Поужинав, лениво потянулись в юрту и вскоре уснули, а назавтра сметливый Мирген вернулся к этому же разговору. Много всякого зверя в тайге, но как его возьмешь! Зверь не домашняя скотина, он не позволит надеть на себя узду, его нужно выследить и выцелить, а подходящего ружья у них с Соловьевым нет. Не слышал ли Муклай, может, кто и продаст боевую винтовку?
— Однако, никто не продаст, — пожал плечами Муклай.
— Сойдемся на подходящей цене, — щедро пообещал Иван, считая, что при нужде можно лишиться и коней.
— Нет, братиска, — Муклай поднялся, кряхтя, и пошел прочь.
Затем, сидя на обугленной колоде и слушая скрипучий говорок дроздов в березняках, он на куске точильного камня долго правил самодельный охотничий нож. Закончив трудную работу, Муклай несколько раз попробовал остроту лезвия на синих, жестких, как проволока, волосах. И вдруг маслянисто заулыбался, просияв:
— Есть ружье, аха.
Мирген удивился, радостно подпрыгнул на коротких ногах:
— Давай! Поскорей давай, парень!
— Много денег надо, — предупредил Муклай. — Красный комендант винтовки давал.
— Кому? — нетерпеливо спросил Иван.
Муклай не успел ответить. На пробитой в степи тропке, ведущей прямо к улусу, показался его восьмилетний сын Ампонис. В рваных штанах и обтрепанной куртке с чужого плеча, в картузе без козырька, босиком, Ампонис был уменьшенной копией своего отца. И походка у него была отцовская: он шаркал ногами по земле и сутулился так же. Видно было, что Муклай любил сына. Заметив Ампониса, чабан замахал ему руками и принялся тут же пританцовывать, виляя тощим задом:
— Он идет, тах-тах.
Ампонис ночевал у матери в улусе и сейчас, увидев рядом с отцом незнакомых людей, стал пристально разглядывать их. Затем все свое внимание он сосредоточил на русском, у которого был острый нос, напоминавший Ампонису лиственничный сучок. А еще у русского были светлые, как осенняя трава, волосы, он приглаживал их растопыренными пальцами, и белесые пряди ярко поблескивали на солнце.