Едва грудастый мерин Дышлакова оказался в заросшем крапивой проулке, неподалеку послышался конский храп. По дороге, с которой Дышлаков только что свернул, летели в степь, припав к гривам, три всадника, передним был сын Автамона Никанор, а за ним скакали два красноармейца, один из которых, может быть, даже комбат — не доводилось Дышлакову видеть Горохова.
Дышлаков сразу догадался, куда поскакали встревоженные всадники. У него не было к этим людям никакого зла, он испытывал сейчас лишь один азарт: вот перехитрил их и впредь так будет, не им тягаться с вожаком партизан, который начинал с ничего, а к концу гражданской имел в своем отряде пулеметы и даже пушки — грозная была сила, и все взято с бою у разгромленных им колчаковцев.
«Скачите себе, скачите», — думал он, трогая коня шпорами.
На этот раз Гаврила оказался дома. В избе на окнах висели полинялые ситцевые занавески, белые с зеленым горошком по полю. Застиранным клочком такой же материи был прикрыт в горнице обычный крестьянский стол, за которым Гаврила принимал посетителей.
Когда Дышлаков шагнул через высокий порог горницы, Гаврила, перебиравший бумаги, встал с широкого, топорной работы кресла и дружелюбно протянул жилистую руку. Ему уже сказали, что у него был важный гость и что он снова может нагрянуть, потому-то Гаврила и задержался дома, а так давно бы страдовал на покосе — погода стоит ведреная, разве по-хозяйски упускать такие дни!
Дышлаков привык к тому, что с ним всегда обходились уважительно, а некоторые — заискивающе. Сейчас он чувствовал себя так, словно немало облагодетельствовал Гаврилу, снова появившись в сельсовете, потому-то и посчитал удобным слегка пожурить председателя:
— Ну что у вас за народ! Определенно!
Последнее слово он когда-то слышал от убитого студента, бывшего комиссара отряда. Подлинного смысла этого слова Дышлаков так и не уяснил до конца, но считал, что его следует время от времени подпускать в разговоре, особенно если хочется произвести должное впечатление.
— Ничего. Живем себе, понимаешь, — мягко возразил Гаврила, снова перекладывая замусоленные бумажки.
Тогда Дышлаков подробно рассказал, зачем он приехал в Озерную. У него и без этой поездки хватит важных дел, да вот пришлось ехать, вынудили, потому как подрывается весь огромный авторитет советской власти. Колчаковец Соловьев стриганул из тюрьмы, Автамон же подарил ему лучшего жеребца, будьте любезны — и ничего! Да вы кто тут такие собрались, коли порядка у себя в доме навести не можете?
— Определенно, — заключил он. — Блуд.
Гаврила хотел пояснить Дышлакову довольно сложную обстановку, которая создалась в станице. Должен же понять человек, что продразверстка заменяется налогом, у сельского актива появилось столько забот, что прямо-таки невпродых. В волость вызывают опять же на совещание, а кто заготовит на зиму нужные скоту корма?