Иван рассмеялся. Мирген хотел сходить в железнодорожную казарму, где жили строители Минусинской дороги, казарма светлым пятном выделялась на зелени берез всего в километре отсюда. Миргена можно было понять — сам Иван не прочь бы сейчас поесть как следует, но без крайней нужды зачем показываться людям?
— Потерпи до вечера. В Копьевой возьмешь хлеба, — сказал Иван.
Мирген недовольно покрутил розовой пуговкой носа, но, не пускаясь в спор, подчинился Ивану.
А когда степная даль потемнела, а в логах и распадках устоялся густой мрак, Иван и Мирген подъезжали к обозначенной кольями деревенской поскотине. Кони шли шагом по тропке, что немыслимо петляла в поросших крапивою назьмах. Передовым здесь поехал Мирген, по его выныривающей из крапивы ушастой голове и ориентировался Соловьев, все раздумывавший о том, не напрасно ли они едут сейчас в деревню. Стоит ли винтовка этого риска?
Но в Копьевой его никто не знает в лицо, да и можно послать в деревню одного Миргена, а самому подождать здесь. Ну, а в крайнем случае, нетрудно будет ускользнуть в крапиве да в темени.
Когда кони уперлись в поскотину и остановились, Иван спросил:
— Мужик-то верный?
— Аха, — негромко отозвался Мирген.
Деревня не спала. Всюду вились дымы. Ошалело взвизгивали журавли колодцев, там и сям взлаивали потревоженные собаки, люди покрикивали на скотину. С каждой минутой тьма становилась непрогляднее, а звуки реже и таинственней. Подождав еще немного, Иван приказал Миргену трогаться. Дальше Мирген поехал один.
Окна светились во многих избах, но на улице было пустынно, лишь приземистая фигура выскочила из переулка и сунулась в один двор, затем в другой. И, наконец, скрылась за углом крестового дома.
Мирген снял винтовку с плеча и поехал шагом, соображая, возвращаться ли ему в степь к Соловьеву или найти себе до утра толстую бабу с бутылкой самогона и мягкой постелью, а утром что-нибудь соврать Ивану, все равно что, он поверит, особенно если привезти ему добрую винтовку.
— Не трусь, парень, — подбадривал себя Мирген.
Конь привычно повернул в соседнюю улицу. Слева остался Народный дом с ярко высвеченными тремя окнами. Очевидно, там шло какое-то собрание. Сейчас, отметил Мирген, везде проводилось много всяких собраний: люди сходились по вечерам и до полночи обсуждали новые порядки и срамили друг друга неизвестно за что. Спать людям было некогда, потому и ходили они, не верившие ни в бога, ни в черта. А если человек ни во что не верит, то грош ему цена. Что касается Миргена, то он верил в свою удачу и всегда жил этой верой, и жил пока что неплохо: иногда пил араку и ел жеребятину.