Но излишне терять время нельзя. Впереди еще добрый десяток километров пути до любимого омута. Тайменя на обыкновенную удочку не поймаешь. Карасиный крючок с самым красным и самым толстым червяком для него как для слона дробинка. Таймень даже не увидит такую наживку, а увидит – оскорбится: «Я что, дурак, что ли?..»
…Езда по проселочной дороге – плавание, полет по морю трав и цветов. За каждым поворотом – новая картина, новое открытие. Да-да – всегда новое. Новое, если ты даже только вчера проезжал по этому месту. Одинокий таловый куст – поворот – и серебряное озерко-зеркало только-только расцветшей пушицы… Маленький взгорок – и снова перед глазами уже голубое озеро васильков или алый разлив кудрявых саранок. А за ними – солнечные пятна, яркие-яркие солнечные пятна – желтые лилии… Рощица диких яблонек. И не беда, что плоды их настолько мелки, что летом почти невидимы на фоне ярко-зеленой листвы и прыгающих по ней солнечных зайчиков. Осенью, когда листва опадет и ударит первый морозец, а за ним другой-третий, яблочки-невелички превратятся в янтарные бусины и такими вкусными-сладкими, нежными станут – и птица не пролетит, и человек не пройдет мимо…
Черемуха… Колючие заросли шиповника… Едва заметная, полузаросшая травой тропинка… Стена таловых кустов… И вот он – заветный омут спрятавшейся в зеленой кипени трав и кустов протоки.
Каждый раз, стоит лишь Генке приблизиться к берегу омута, раздается тяжелый приветственный всплеск огромной, старой, греющейся в теплой прибрежной воде щуки. Генка не раз видел ее. Поставит свои нехитрые снасти – пару удочек да трехкрючковую закидушку-донку, – затихнет, и почти тут же из зеленой глубины, кое-где прошитой красно-бурыми нитями водорослей, поднимается к поверхности и идет к берегу огромная, похожая на крокодила щука. Она стара, очень стара. Даже с берега видны мшистые наросты на ее лбу и жабрах. Видимо, как и старики-люди, щука мерзнет даже в теплой, прогретой июньско-июльским солнцем воде, а поэтому спешит поближе к береговому мелководью. Старая щука мудра. Прижавшись боком к берегу, она попадает в рассеянную тень береговых трав. Травы разноцветные, с резными, круглыми, узкими и широкими листьями. Тени от них падают на пятнистые, пестрые бока рыбины, и она становится невидимой ни сверху – с берега, ни сбоку, со стороны глубины омута.
Замершая, блаженствующая в теплой воде хозяйка омута кажется спящей или вообще кажется старой, затонувшей, осклизшей от долгого пребывания в воде корягой.
Мелкие рыбешки – гольяны, сорожки, пескари – и мальки рыб покрупнее – карасики, сомята, сазанчики, чебачата и те же щурята – любят коряжистые, тенистые, прогретые солнцем места и, забыв об осторожности, подплывают к замшелой хищнице. Щука, как бы добродушно зевая, открывает пасть. Самые глупые, самые любопытные из рыбешек с восторгом разглядывают частоколы ее зубов, лабиринты жаберных щелей, бесконечный, темный тоннель глотки. Мудрая, хитрая, опытная, старая хищница делает легкое движение плавниками, бесшумно продвигается на четверть вперед и спокойно, даже чуточку равнодушно закрывает пасть…