Как мы товарища Сталина в последний путь проводили
Я полюбил его сразу, как только Анна Ивановна ввела в класс высокого веснушчатого… одноглазого парня. Да-да, не мальчишку – пацана, парня.
– Знакомьтесь, – сказала Анна Ивановна, – Юра Мартыненко – ленинградец-блокадник. Будет учиться в нашем классе. Герой. Гасил зажигательные фашистские бомбы. Ранен. Награжден медалью.
Юра спокойно прошел через весь класс к задней парте первого ряда и сел рядом с ярым двоечником и разгильдяем Васькой Хайдуковым. Щеки Васьки заполыхали от счастья.
Я полюбил Юру сразу. Сразу его полюбили все.
Но подобрать ключик к Юриному сердцу нам было не дано. На уроках и переменах он сидел на своей задней парте и молчал, молчал.
На наши робкие вопросы и даже на вопросы учителей на уроках Юра не отвечал, и долгое время мы даже не знали, а может ли он говорить вообще.
– Юра ранен. У него шок. Он много пережил. Не трогайте его, не беспокойте, – сказала однажды Анна Ивановна в отсутствие Юры, и мы действительно не стали вообще беспокоить нашего загадочного одноклассника. Но мы любили его – ленинградца, героя, блокадника, парня значительно старше нас по возрасту и казавшегося нам даже старше наших учителей.
…Вести о смерти Сталина – вождя и учителя всех народов, беззаветного друга советских детей, бессмертного и великого – мы не поверили.
– Слышал? – шепнул мне по дороге в школу сосед – одноклассник Толька Потехин.
– Слышал… – также шепотом ответил я. – Провокации… Враги народа… Шпионы… Сталин будет всегда.
Официальное, как теперь говорят, сообщение о смерти нашего любимого отца, друга, учителя мы услышали на третьем уроке. Два первых и две перемены прошли в зловещей тишине. Мы сидели на своих партах – не разговаривали, не шумели. Так замирает, затихает все живое перед грозой, когда все небо вокруг в черных клубящихся тучах и вот-вот грянет первый раскат грома.
Жалобно проблеял звонок, и в класс вошел преподаватель истории – старенький, сухонький, да что там сухонький – изможденный ранами, болезнями, работой фронтовик Алексей Трофимович Еремин. Голова его от затылка до подбородка была обмотана женским шерстяным платком, как потом он объяснил нам: «На нервной почве разболелись все зубы».
Вид Алексея Трофимовича был донельзя жалок.
– В-в-в-вче-е-е-р-р-а умер в-в-ве-ликий Сталин, – с трудом выдавил Алексей Трофимович и, закрыв лицо ладонями, пригнулся к своему столу.