Они подошли, Доктор откинулся от столика, уставленного чашками с кофе, блюдцами с пирожными и другими чашками с коньяком, приготовился улыбаться и знакомиться, но Катерина негромко и резко проговорила:
— Привет. Дышать нечем, пошли на воздух.
Доктор подчинился словам и движению, бросил стол и пошёл за ней.
— Боря! — ловя последний миг, крикнула Женя.
Он остановился в середине шага, взглянул на неё и достал из нагрудного кармашка сколько-то сложенных пополам бумажек.
— Боренька! Одолжи ради бога, — оставив последние остатки достоинства и манерного поведения, просипела она.
— Ну, давай, я же сказал, помогу. Говори.
— Двести пятьдесят, Борь, я верну, мне надо…
Он не дослушал, дал ей три бумажки и прошёл через сайгонскую дверь.
Женя спрятала деньги в карман рубашки, осмотрелась: никто ничего, да и всем наплевать. Всё забылось, два белых и один зелёный листочек согрели душу до горячего тепла, она в состоянии улёта и восторга подошла к столу, оставленному в наследство, глотнула коньячку из первой из трёх чашек и услышала голос Джольки:
— Ну ты даёшь, дитя родное. Тебя Доктор удочерил, что ли? Угощай.
— Лопай. Слушай, Джоль, постереги минутку.
Она отошла к стойке, в изумлённой тишине разменяла полтинник по червонцу и пошла вглубь «Сайгона» к последнему столику.
Ах, у неё всё-таки было доброе сердце. Свиньями мы бывали, но гиенами никогда. Сороковник, по чирику на рыло, спас ребят, да и Женька не обеднела.
Глава 2.
Рассказ о том, как Бык получил всё, что хотел, и при этом сохранил все свои деньги
Вращение колёс приобретало чрезмерное значение, поскольку раскачивало мягкое сиденье и привлекало взгляды и вниманье Андрея Тархова к панели управления, рулю, резиновым подстилкам, обтрёпанной обшивке и зелёной краске. Обычная машина этих мест, «зил» сто пятьдесят седьмой, выл громким воем, крутя широкие рифлёные колёса, все шесть, по трое с каждой стороны. Он даже и не ехал, а плыл по серому песку подобно колёсному пароходу далёких прошлых лет, могучей рамой рассекал свой путь и накренялся то на правый борт, то на левый, когда одно из колёс находило твёрдую опору под песком. Машина ехала медленно, она не предназначалась для больших скоростей, окна были маленькими, обзор невеликим, и военизированная обстановка кабины занимала бóльшую часть поля зрения.
Андрей немножко засыпал от жары, воя, качаний и долгого медленного движения, глаза спустились вниз, он увидел свои ноги в вельветовых штанах и ступни в кроссовках — одежде необычной в этой обстановке. Она казалась ярко-разноцветной и чистой, но он знал, опыт был, слава богу, что стоит перенести эти вещи из Коми в Ленинград, и они станут выглядеть грязными тусклыми тряпками. Пока, однако, он был здесь, но расслабление души и мыслей давало приятную иллюзию того, что он не в лесу дремучем, где был на самом деле, а, скажем, на окраине Питера, и скоро будет дома, тем более, что он всё глядел вниз и видел только то, что могло быть и тут и там.