Что томило его, разуверяло в своей ценности и силе? Истинное желание или злая ревность, зависть и гордыня, попранные этой великой блудницей, которой мало было Урука, мало было Шумера? Все цари земные приезжали в Урук посольствами к Гильгамешу, но истинно влекли их золотые чертоги Шамхат, её обнажённое тело, покрытое порфиром и багряницей, сверкающие на нежной коже драгоценные камни и жемчуг, вино в золотой чаше, в которую утекал разум владык народов, они желали блудодействовать с ней и ехали богатыми изобильными процессиями из многих царств. Фараон не выезжал из Египта, но Шамхат заморочила Балиха, он, сам не понимая как, растёкся зловонной лужей низкой покорности и взял её с собой в Мемфис. В Элам она, по слухам, — впрочем, Балих был уверен, что всё, что рассказывают о блуднице, правда, — слетала на огромном пузатом и рогатом чудище со многими головами — уродливом плоде похоти неведомых родителей. Такие чудовища иногда рождались, редко выживали, выглядели ужасно, но истинной силы в них не было, и герои быстро освобождали от них землю. Этот был потолковее, потому что свозил Шамхат туда и обратно, защитил её от страсти эламских владык убивать женщин после совокупления и спокойно ушёл в небытие иных миров. Ревность уверяла Балиха в том, что потрудился зверь небескорыстно, добавив к славе великой блудницы ещё один странный подвиг. Цари, воины, земледельцы, чудовища и даже избранные животные умели извлечь нежное тело из драгоценной оболочки и прильнуть к лону, имя которого было Тайна, ибо понять, почему оно запечатано для Балиха, он не мог ни мудростью, ни чувством, а знавшие всё боги и Гильгамеш не говорили.
Злые похотливые мысли отвлекли от тягот подъёма, потом он пришёл в себя, чуть приподнял взор, увидел могучие ноги царя, ощутил биение крови в глазах и в ушах, почувствовал, что задыхается и падает, и вдруг понял, что от лестницы осталось несколько ступеней, и вершина мира совсем рядом.
Они взошли, и было всем известно, как встать, где сесть, куда глядеть и что сказать. Спиною к раскрытым дверям храма Гильгамеш воссел на высокий трон, равновысокий был предоставлен Балиху, а высочайший между ними ждал Энлилия, который никогда не являлся, предпочитая наблюдать игры с неба. С подъёмом закончилась жара, уже был вечер, на этой высоте ветерок был прохладным, забирался в одежды Балиха, там сохли многие капли пота, холодя озябшее тело. Он отдышался, но воздуху всё было мало, и он сидел в приличной случаю неподвижности и в некоем забытии, вроде сна, в котором снится сиюминутная реальность.