Хорошо кормили в тайском кафе на улице Яффо – там отец навострился готовить пад-тай: жонглировать воком и мешалкой, подливая в лапшу соусы. Приличные чаевые перепадали в ресторане «Тмоль-шильшом» в Нахлаоте, затерявшемся среди пристроек, внутренних двориков, галерей и навесных веранд этого старого района, чьи жаберные ставни кое-где еще хранили сурик ватерлинии «Титаника» (так один подрядчик рекламировал свою краску). В этом кафе отцу прощали многое – за уникальную способность находить очки для хозяйки, мадам Готтесман. А вот работой не из легких, но прибыльной были разъезды по всей стране в компании двух братьев. Занимались они ремонтом бассейнов в кибуцах. Ноу-хау состояло в том, что клиентам предлагалась особая бетонная смесь, не пропускавшая воду; по легенде, она содержала пепел Везувия («Торгуем прахом Вельзевула», – иронизировал отец). Эту фишку по ходу дела придумал именно он, и потому был ценим компаньонами. Отец объяснил им, что портовые причалы и волноломы в Кейсарии строились царем Иродом из бетона, замешанного на вулканическом грунте, с грузом которого римские корабли пересекали Средиземное море. Только поэтому море и не сумело за две тысячи лет перемолоть прибоем эти береговые укрепления, обломало зубы.
В выборе приятелей отец был крайне прихотлив и потому, казалось, неразборчив. Во всяком случае, трудно было понять систему его предпочтений, определявшую размах знакомств от контркультурных фриков из Меа Шеарим до каббалистов, философов, настоящих мудрецов, авантюристов, проходимцев, блаженных бомжей и торчков – иногда они являлись сразу несколько в одном лице. «Если бы миром руководил разум, жизнь была бы невозможна», – любил говаривать отец по разным поводам.
Из «последних прибежищ» была работа охранником в баре «Филон и Флавий», одном из немногих богемных злачных мест в Иерусалиме, открытых по субботам. Здесь отца привечал хозяин Хагай, щуплый низкорослый иракский еврей, обладавший, как многие его соплеменники, сверхъестественным эмоциональным интеллектом: ему даже не нужно было разговаривать с людьми, чтобы их понимать. Хагай приходил в восторг от одного только вида отца, приобнимал, хлопал по плечу, любил постоять рядом – Хагаю вообще нравилось все высокое: небоскребы, горы, пожарные лестницы. Работа была не бей лежачего, вышвыривать из бара приходилось только сильно пьяных, которыми брезговали заняться сами посетители, – большинство израильтян непугливы, поскольку почти все прошли через армию, выросли среди войн и терактов. Прижимистый Хагай кормил чипсами и крекерами, но поил от души. Ночная работа изматывала еще и дармовым пивом, так что после двух-трех месяцев отец неминуемо удалялся в пустыню «почиститься» – и первые дни отлеживался в «ките» и пил только воду.