Каждая из сестер Эли требует, чтобы я позировала для фотографии со всеми их детьми, и я улыбаюсь и щекочу малышей под подбородком, чтобы те хихикали в кадре. Краем глаза я замечаю свою мать, растерянно стоящую в дальнем углу рядом с Хаей, которая с напряженным лицом держит ее под локоть. Я вижу, что на матери вечернее платье, кажется фиолетовое, что ее парик медового цвета сидит кривовато. Она стоит так далеко от невесты, что вряд ли кто-то поймет, что она приходится мне матерью. Хая обещала, что не даст ей устроить сцену. Полагаю, что ей и пообщаться со мной не дадут.
Когда начинает казаться, что минуло уже несколько часов, музыканты берутся за смычки, и начинается шествие. Женщины растекаются в стороны, освобождая дорогу ко мне мужчинам, которые начинают церемонию бадекен[203]. Зейде несет белую ткань, которой вскоре накроют мое лицо. После обряда бадекен я ничего не увижу до тех пор, пока не закончится церемония хупы[204] — то есть пока мы с Эли официально не станем мужем и женой.
Пока Зейде благословляет меня на плодовитость и увеличение семьи, я прикусываю губу, чтобы не выказать иного выражения лица, кроме смирения, которое я так старательно изображаю. В этот святейший момент веселость неуместна. Я мельком замечаю Эли, который выглядит несуразно маленьким под своим новеньким норковым штраймлом, свернувшимся у него на макушке, словно застенчивый зверек. Его плечи в новом черном атласном плаще застыли в напряжении. Не хочу встречаться с ним глазами, потому что боюсь не сдержать улыбку.
Наконец меня накрывают, и под белой материей я втайне улыбаюсь сама себе, радуясь внезапному уединению посреди толпы людей, все внимание которых принадлежит мне. По пути к балдахину я притворяюсь, будто всхлипываю, и кто-то просовывает мне под покрывало носовой платок. Я осторожно его принимаю — утягиваю его из всеобщего поля зрения элегантным скользящим движением.
Меня водят вокруг Эли — ровно семь кругов[205], после чего ставят возле него, все еще лишенную возможности видеть, и под балдахином мне видны ноги мужчин. Все они в одинаковых туфлях — в черных «оксфордах» на шнурках, которыми тихо притопывают по полу. Я слегка верчусь внутри своего платья, но под жестким кринолином мои движения не заметны тем, кто снаружи.
После того как месадер кидушин[206] произносит благословение на брак, Эли надевает обручальное кольцо мне на палец, который я высовываю из-под тяжелой вуали. Я слышу звон разбитого стекла[207], и Эли поднимает вуаль и берет меня за руку, и мы вместе идем сквозь толпу в нашу комнату для