Я вежливо улыбаюсь, но при этом обескуражена. Не потому, что не понимаю, что она имеет в виду, а оттого, что поверить не могу, что она спрашивает об этом в лоб. Я уклончиво бормочу сквозь зубы «ой, нормально» и отмахиваюсь от ее вопроса как от назойливой мухи. Про себя же я думаю: «Это только наше с Эли дело, мы сами со всем разберемся; он бы не хотел, чтобы я с кем-то это обсуждала».
Лицо моей свекрови каменеет, и она убирает руки со скатерти.
— Мой муж сказал, что завершения не было.
У меня нет слов. Я ни о чем не спрашиваю. Просто сижу, униженная, и снова ощущаю эту невесомость: если я не ухвачусь за ножку стола, то улечу в небо, как шарик с гелием.
Не успеваю я что-нибудь сказать, как открывается дверь, и заходят Эли с отцом. Моя свекровь встает и тянется расцеловать меня на прощание. Я не склоняюсь к ней, и она уходит вместе с мужем, захлопнув за собой дверь. Я перевожу взгляд на Эли, но он смотрит в пол. Мое тело деревенеет, но где-то в центре остается мягким, как пюре. «Если оболочка треснет, то начинка просто выльется наружу», — думаю я, глядя на нетронутые шоколадные конфеты на столе.
— И что это было? — спрашиваю я у Эли. — Что ты рассказал отцу?
Он съеживается от моего требовательного тона.
— Я ничего ему не рассказывал, он сам меня спросил! — быстро протестует он. — Он застиг меня врасплох, и я просто рассказал ему все как было. Я не думал, что он кому-то расскажет!
— Ты рассказал отцу? Твоя мать уже знает! Она же всем об этом расскажет! Вся твоя семья уже, наверное, в курсе! Да и моя наверняка уже тоже! О чем ты вообще думал?
— Я не знаю, я не думал, меня застали врасплох!
— Ты не думаешь, что мы сами должны решить эту проблему? Ты не думаешь, что это интимный вопрос, с которым пара должна разбираться без посторонних? Ты не подумал, как стыдно будет мне оттого, что все вокруг узнали о наших личных делах?
Я паникую при мысли о том, что будет, когда один расскажет другому, о том, что слухи в моем мире разлетаются со скоростью света, и перед глазами у меня встает картина будущего, где я шагаю по Ли-авеню, а люди показывают на меня пальцами и шепчутся обо мне — о девушке, которая не сумела через это пройти. О ужас! Я такого не вынесу.
Эли перебивает меня, на лице его написана боль:
— Все будет хорошо. Отец говорит, что нам просто нужно заняться этим сегодня ночью. У нас все получится, и, когда получится, обсуждать больше будет нечего. Уйдем, как только закончится шева брахот[214], и тогда не будем такими уставшими. Может, проблема вчера была как раз в этом, может, мы просто слишком устали!