Расставание с религией, привычным социумом и семьей дается нелегкой ценой. Я научилась сохранять покой даже перед лицом ненависти и оскорблений, исходивших из моей бывшей общины. В итоге я обратилась к тому же, что утешало меня и в детстве, — к книгам, и истории в них поддерживали во мне боевой настрой в те трудные времена. Я нашла друзей и родных на замену тем, кого потеряла. Теперь меня окружает столько любви и заботы, сколько я раньше и представить не могла. Я по-прежнему считаю себя еврейкой, поскольку это мое культурное наследие, но не ищу духовной поддержки в иудаизме. Я стараюсь не навязывать сыну свои взгляды в этом отношении; я не хочу, чтобы мой личный опыт затенял его восприятие. Когда я вижу, как он исследует мир без страха и смущения, то радуюсь, что он проживает детство в свое удовольствие — именно так, как я всегда мечтала сама. Если он вырастет и решит стать раввином или талмудистом, я пойму, что он пришел к иудаизму самостоятельно, — и в этом вся разница. Пока что мы оба наслаждаемся тем, что сами можем делать выбор и ни от кого не зависеть.
Мои первые годы во внешнем мире были непростыми, и меня до сих пор передергивает кое от каких неловких воспоминаний, но все же я поняла, что способна ориентироваться в светском обществе. Я заявила о своих правах на место в этом мире, и вопреки всему те горизонты, на которые я когда-то смотрела с таким вожделением, стали мне домом. Люди спрашивают, обрела ли я счастье, но я обрела кое-что поважнее: индивидуальность. Я наконец-то могу быть собой, и это очень приятно. Если кто-то однажды попытается навязать вам, кем быть, надеюсь, вы тоже найдете в себе силы отстоять свою правду.
Апрель 2012
Нью-Йорк
Ровно десять лет назад в двухкомнатной квартире в Нью-Йорке я уложила своего трехлетнего сына в двухместную кровать, втиснутую в нашу крошечную спальню, села на диван и раскрыла потрепанный жизнью ноутбук с началом рукописи, которая всего через несколько молниеносно пролетевших месяцев превратилась в «Неортодоксальную».
Тогда я писала урывками, в основном по вечерам, когда мои сокурсники из колледжа ходили по барам и ресторанам, а я, не имея возможности позвать няню, сидела дома. Я помню, как будущее мне казалось причудливо сжатым, словно аккордеон с выпущенным воздухом. Я могла строить планы только на неделю вперед, в лучшем случае — на месяц. Мне было одиноко и страшно. Днем заботы о маленьком ребенке отвлекали меня, но в длинные и ничем не занятые вечера я оставалась наедине с рукописью, которая казалась мне одновременно подарком и проклятием.