– Я жду твой ответ, Рин-э, – заметил уже вслух, чуть склонив голову. Голос наследника звучал тихо, бесстрастно и словно равнодушно, как и всегда. Толстая белая коса хлестнула по пояснице. Вот бы в эту роскошь руки запустить! – Но чтобы все было по правилам…
Он задумался на мгновение, не обращая внимания на двух невольных зрителей. Длинный золотой хвост с пепельными вставками занял большую часть пространства у массивного стола. Ал-шаэ Нильяр вдруг свернул его снова кольцами и низко склонился, уперевшись руками в пол. Рин онемела, замерла, не в силах поверить.
– Примешь ли ты, Дейирин Илшиарден Найритин Льяшэсс меня, Нильяра, шаэ Льяш-Таэ, своим избранником и господином до тех пор, пока вечны на небе звезды и свиваются кольца Великого Змея?
Самая уважительная по отношению к женщине форма намерения о браке или, как говорили в других мирах, помолвки. Руки дрожат. Хвост чешется от волнения, а клыки чуть не прокусывают губу. Не так, наверное, она это представляла, но судьба любит шутить. Мечтала? Получай.
– Я принимаю тебя, Нильяр Шелларион шэ Льяшэсс, ал-шаэ империи. Пока вечны звезды и солнце, ветер и воздух, тьма и хаос, что будут меня судить пред моим господином. Я принимаю тебя навеки.
Она наклонилась, едва заметно, почти трепеща, касаясь губами белоснежной макушки, обхватывая руками жесткие сильные плечи и заставляя его подняться, чтобы мгновение спустя оказаться в тех самых желанных объятиях.
Губы обжег поцелуй – властный, требовательный и вместе с тем легкий-легкий, едва обозначающий чужие намерения. Но даже в таком было легко забыться. Может, потому, что ей был важен не столько сам поцелуй, сколько то, кто именно ее целует. Иначе и смысла не было.
– А меня, стало быть, спросить не хотите? – тихое, но недовольное.
Отец сверкнул глазами на ал-шаэ, но тот лишь покачал головой, продолжая крепко удерживать Рин в своих объятиях.
– А ты сначала разберись с собой, Илшиарден. – В голосе Нильяра отчетливо звякнула сталь, и карри вдруг понурился, отступил.
Рин дернулась, не в силах видеть разом поникшего отца. Она понимала, в чем дело – проклятый ошейник все еще был на нем. Из-за его же собственного феноменального упрямства. Не стоит ведь ожидать, что ее безумный бог сам снимет ошейник с шеи строптивого потомка. Даже у богов есть свои правила и законы, а Эскайр и так их нарушил уже порядочно.
Что именно было в прошлом Илшиардена, раз он так отчаянно сопротивлялся всякой мысли о божественной власти над собой? Кроме того, разумеется, что жрецы питали к нему с его юности весьма трепетные, почти убийственные чувства.