Анаиса де Ферье закрыла лицо руками и с минуту пребывала в глубокой задумчивости.
Наконец Паскаль промолвил тихим голосом, каждая нотка которого, шедшая от самого сердца, заставляла трепетать это другое сердце, к которому оно обращалось:
– Вы упомянули о вашей матушке, сударыня. Я тоже, как и вы, лишился матери, которую обожал. Так вот, именем этих двух существ, память о которых для нас священна, уверяю вас, что какова бы ни была угрожающая вам опасность, я ее уничтожу; какое бы горе вас ни снедало, я его рассею! Объяснитесь же! Кто или что заставляет вас так страдать и дрожать? Я вас слушаю.
Анаиса все еще колебалась… Есть такого рода признания, которые нелегко женщине передать мужчине, в особенности, когда необходимо входить в подробности.
Яркий румянец сменил ее мертвенную бледность… румянец чистоты и непорочности.
– Итак? – повторил нежно Паскаль.
– Что ж, – воскликнула наконец баронесса, – слушайте же, господин Симеони, слушайте!
И, все более воодушевляясь по мере того, как продвигался ее рассказ, баронесса де Ферье повела повествование:
– Я сирота, как я уже вам сказала, сударь. В возрасте шестнадцати лет я потеряла родителей – сейчас мне двадцать – и поселилась в доме дяди, брата моего отца, Антонена де Рибокура, который был назначен моим опекуном. Барон де Ферье был давнишним другом моего дяди и, следовательно, знал меня с детства. Я, со своей стороны, часто встречая его в нашем доме и всегда видя его любезным и ласковым, обходилась с ним по-дружески. Впрочем, я была слишком далека от мысли о том, что он предполагает связать свою судьбу с моею. Однако так оно и случилось. Как-то раз, прошлым летом, дядя позвал меня в свою комнату и после предварительной речи, в которой он припомнил мне все его обо мне попечения и все то, чем я ему обязана, он объявил, что желает увенчать свое доброе дело, пристроив меня самым приличным образом, что, при моем ничтожном состоянии, следует считать не иначе как даром Провидения. Господин барон де Ферье, его друг, просит у него моей руки. Что сказать вам, сударь? Барону де Ферье было пятьдесят лет… мне девятнадцать! Несмотря на то, что в первую минуту мысль оставить суровый и скучный дом дяди приятно блеснула в моей голове, узнав, что мне предлагают в мужья господина барона де Ферье, я возмутилась. Я мечтала о браке пусть, может, и не столь блестящем, но более подходящем моим вкусам, летам и способном составить мое счастье… Но мой дядя-опекун все решил за меня; он просто приказывал. «Вы выйдете за господина барона де Ферье, сударыня. – сказал он мне. – И я нахожу вас крайне неблагодарной, так как вы должны на коленях благодарить меня за то, что я устроил для вас такую великолепную партию».