— Чего ты добиваешься?
— Я знаю, меня повесят прежде, чем начнется война.
— Какая война?
— С Россией.
— Ненавидишь Россию?
— Ты выражаешься слишком деликатно, это больше, чем ненависть, я бы испепелил эту страну. А здесь бы создал Королевство Польское, от Одры до границ пустыни, понял?
Бартеку не хотелось больше спрашивать, он подумал: «Мы должны были бы встретиться год назад, я со спецбатальоном — какой это был батальон! — и ты со своей шпаной».
— Странное у тебя творится в голове.
— В голове? — встрепенулся Блеск. — Здесь, здесь, — он тыкал себя пальцем в грудь, не попадая спьяну в сердце, — здесь, а не в голове.
— Ты спятишь, как Матус.
Но Блеск не знал, кто такой Матус, он продолжал говорить, обращаясь скорее к себе, чем к Бартеку.
— С каких времен из-за царей наши пропадали в Сибири? Ты ходил до войны в гимназию, ты знаешь, с каких времен. И когда это кончится, кто положит предел этому? Между нами только кровь и огонь, дым и зарево… Меня тут называют, не тут, а там, наверху, власти, меня называют президентом «факельщиков», и я горжусь этим, хотя следовало бы называть королем «факельщиков», огонь за огонь, кровь за кровь, смерть за смерть, голова за голову…
Когда Блеск бывал трезвый, говорил тихо, с глубокой тоской.
— Не верю и никогда не поверю, чтобы для Польши можно было бы сделать что-либо хорошее в союзе с русскими, это союз мула и возницы.
— Тебе бы быть поэтом, — перебил его Бартек.
— Заткнись. Извини меня, но я знаю, что говорю.
— С тобой невозможно разговаривать.
— Говорить, вести дискуссии. И какие ты мне выложишь козыри? Знаю, знаю, ты был идейным, служил красным, служил самоотверженно и, так сказать, весьма эффективно. И чем же тебе отплатили? Вот тут-то ты и споткнешься. Но, верь мне, во всем этом, в такой расплате с тобой есть определенный метод, дьявольски логичный метод, он не новый, его изобрел еще Иван Грозный, а последователи усовершенствовали. Ты радуйся тому, что легко отделался. Если бы пошел дальше, выше, к тебе применили бы, например, более совершенный вариант…
Бартек ничего не знал о других вариантах, и Блеск этому отнюдь не удивился.
— Конечно, если бы знал, раньше отказался бы служить. Но есть люди, которые знают. Разговаривать, дискутировать, это можно, пожалуйста, но только о том, что знаешь. О том, что я знаю, можно и должно дискутировать только пожарами, языком пулемета. И ты еще так подискутируешь, еще автомат в твоей руке подрыгает.
— Скорее всего, нет.
— Неужели?
— Я уже настрелялся. Досыта. Мог бы еще пострелять в фашистов…
— А в русских не хочешь?