— Прости меня, мама!
Кароль смотрел на эту сцену без раздражения, он уже был к ней подготовлен. Он был готов ко многим неожиданностям.
— Слушай, — сказал он Чеславу, — ты, Бартек, можешь не слушать, это к тебе не относится. Значит, Магда думает, что я отдам его под суд, он тоже так думает. Мать думает, что я буду его прятать и ты так думаешь. Петер ничего не думает, он знает одно — только через его труп. Магда полагает, что я поступлю так, как она думает, что я устраню соперника, этот живой упрек, что я буду защищать собственное гнездышко, как поступает любой самец, в том числе и человек, не перебивай меня, вы потом будете говорить; итак, она думает, что я буду защищать свои законные права, законные и моральные права на это гнездышко, словом, буду отстаивать свое личное счастье, которого, впрочем, не отнимал ни у кого вероломно, следовательно, тем яростней его буду защищать этим самым простым, но наиболее надежным оружием. Гнездышко плюс карьера — есть за что бороться любыми способами, так она думает, Магда, и уже заранее осудила меня за это, причем, если бы я сделал наоборот, она бы также меня осудила из тех же самых побуждений, по тем же самым мотивам, только вывернутым наизнанку. И это, впрочем, понятно. Она его любит, не перебивай, Бартек, она его любит, а поскольку он в положении, из которого нет и не может быть благополучного выхода, она не приемлет никакого шага, касающегося Бартека, никакого решения.
Он, Бартек, думает, что я немедленно отдам его под суд из чувства долга и вместе с тем из боязни совершить преступление, ведь невелика разница между чувством долга и страхом нарушить закон, он думает, что я отдам его под суд, руководствуясь партийной дисциплиной и партийным долгом, воздав им должное, и одновременно умою руки, как Понтий Пилат. Вдобавок сделаю это из патриотизма, от чрезмерной сознательности, из всего того, что бурлит в тебе, Чеслав, когда ты говоришь о заклятых врагах. Итак, он думает подобным образом и ненавидит меня, не перебивай, Бартек, если я действительно ошибаюсь, ты опровергнешь меня потом. Он меня ненавидит, и это вполне понятно, в его положении невозможно не питать ненависти к Пилатам, а то, что кто-то не Пилат, ему и невдомек; ему, пожалуй, не очень-то приходилось выбирать в жизни, и понятие ответственности для него не имеет практического значения, он еще не имел возможности проверить это на практике, всегда, почти всегда он находился в ситуации полупринудительной, и поэтому все, что он напридумал, мне вполне понятно.
Мать думает, что я буду спасать его любыми способами, благо он мой брат, мы оба ее сыновья, и я был бы подлецом, если бы выдал брата, а ведь она, мать, родила и воспитала не подлеца. Это также понятно. Ты, наконец, думаешь, что я буду защищать его по тем самым причинам, по которым я, по мнению Магды, должен бы был отдать его под суд, мол, хочу компенсировать, загладить невольно нанесенную ему обиду — женитьбу на Магде, хочу доказать, что я не такой подлый, бесчеловечный, лишенный братских чувств, непорядочный или как там еще, что я хочу, по твоему мнению, не перебивай меня, Бартек…