— Это никакой не случай. Мудрено ты говоришь.
— Мне довольно трудно все это выразить, дело нелегкое, но именно то, что оно трудное, сложное и запутанное, вовсе не дает нам права решать его механически, не думая. Глаза партии — говоришь, верность, дисциплина. Означает ли это: быть шестеренкой, бездумным винтиком? Разве мы отвечаем исключительно за проведение генеральной линии партии? А не распространяется ли наша ответственность и на те частные вопросы, которые мы обязаны решать сами? Все это подтвердит лишь дальнейшая практика. Если окажется, что партия — всего-навсего машина, я не останусь в ней, прекрасно понимая, какие последствия влечет за собой такой поступок, но это, пожалуй, не будет дезертирством. Я не одарен способностью быть винтиком и в данном случае не смогу поступить подобно Пилату, как бы я ни был предан делу партии…
— Это все туманные речи, Кароль. Ты мне зубы не заговаривай. Я пытаюсь додуматься, что с тобой, и ничего не выходит. Но не допущу…
— Что, «через мой труп», что ли? Как и Петер. Вот и вся твоя премудрость.
— Я доложу Смоляку.
— Не доложишь.
— Ты мне рот не заткнешь.
— Заткну.
— Любопытно, как?
— Очень просто. Ну, скажем, так: к сожалению, мой младший брат поддался вражеской пропаганде, сеет слухи, якобы Бартек… и так далее, и кому именно сейчас больше поверят, мне или тебе?
— Это шантаж!
— То я демагог, то шантажист, ты весьма смело бросаешь оскорбления. А может быть, суть в том, что я прав, а ты нет, что натворить бед, окончательно уничтожить человека всегда успеется. Возможно, суть в том, что эта сложная история требует анализа, а разве сейчас, в горячке предвыборной кампании, на это есть время? Что, если суд, который мы сейчас вершим, окажется не столь уж справедливым… Сейчас я еду в глубинку, и ты поедешь. Мы едем не на крестины. Нас будут поджидать в засаде, ты это прекрасно знаешь, но не будем с тобой высчитывать, кого из нас дожидаются с большим нетерпением. А тебе кажется, что, если ты избавишься от одного конченого типа, который сам дается в руки, если ты от него избавишься, то этим упрочишь безопасность личную, товарищей, дела. Крайне наивные рассуждения. И ты еще думаешь, что, избавившись от него как от человека, избавишься от проблемы? Глубоко заблуждаешься, Чеслав.
— Что же ты предлагаешь?
— Я бы хотел, чтобы на мои решения не влияли сейчас никакие протесты и взбрыкивания.
— Ты хочешь меня отстранить?
— Нет, не хочу.
— А что же?
Кароль не ответил сразу. «Глаза партии». Разумеется. Они существуют, они будут смотреть, эти глаза партии, есть и будет также карающий меч партии. Можно от этого уклониться, можно. Но разве та часть памяти, та область сознания, которую называют совестью, лишь никому не нужный пережиток? А разве нет также сердца партии, ее разума? Нет, не может быть партии-машины, партии, сбрасывающей со счетов совесть; партии, отрицающей индивидуальный подход, нет и не может быть. Отовсюду слышится повторяемый на тысячи ладов вопрос: «Как ты мог укрывать врага народа?» Ответа на него не будет. Констатация, что понятие «враг народа» весьма неточное и не всегда применяется безошибочно, еще не ответ.