Нуми взмыл в ночь. (На него, неясного, как сполох темноты, вскинули пистолет, который остался нем. Потом ПМ калибра 9 мм с номером 96281[34] разбирали, чистили, смазывали, заряжали… Он не стрелял. При пустой обойме щелкал исправно, с рвением. Но в капсюль патрона ударник не впивался. К сожалению, достоверно не известно, что с упрямо-миролюбивым оружием в конце концов сделали.)
Наташа побежала открывать. Дверь распахнулась без ее помощи. Хлынули в коридор люди в штатском, один осадил девушку вороненым: «Стоять».
Сотрудники рассыпались по квартире. В двух комнатах и кухне им сразу сделалось тесно. Взвизгнул обиженно Бонапарт (Наташа вздрогнула). Оперативники не обратили на фыркающего из-под тумбочки кота внимания. Кто-то из них заглянул на балкон, тихо спросив что-то в темноту. Снизу донеслось нестройное, некатегоричное и смущенное: «Нет». Сотрудник вернулся и обменялся красноречивыми взглядами с главным. Потом главный спросил Наташу:
– Куда утек?
– Простите, не поняла?
Тон ее вынудил главного, против его воли, выдержать не внушительную, а растерянную паузу.
– Где родители? – догадался начать с другой стороны сотрудник.
– Мама у сестры, отчим на рыбалке.
– Почему не открывала?
– Я плохо слышу.
Главный долго смотрел на девушку наганными зрачками, но от мордобоя отказался, опасаясь ненароком задавить ее, как комара. Дохленькая дурочка явно не понимала, с кем имеет дело. Те, с кем имела в настоящий момент дело Наташа, тоже не отдавали себе подобного отчета. Иначе бы остаток жизни провели, одеваясь не в трикотаж, а в асбест и таская вместо галстуков огнетушители. Но они не узнали. Один даже подумал холодной головой чекиста, что у белобрысой дистрофички просто не все дома, горячее сердце заставило его улыбнуться собственной шутке, а чистые руки остались в карманах пиджака.
– Собирайся, – сказал главный и чуть повернулся. – Обыскать на совесть. Пошли, Балевская.
К вечеру четвертого мая Наташа вернулась. Мать попыталась голосить, воспитывать, но скоро подняла руки, сдаваясь. Отчим шарахнулся прочь от приемной дочери. Девушка заперлась в своей комнате – уже прибранной матерью. Бонапарт приветствовал ее громким мурлыканьем.
– И тебе досталось, киска? – пожалела она его и дала котенку тараньки и кефиру. Глядя отрешенно на него, она коснулась клавиш и сжалась от жутких стонов инструмента. Фортепиано оказалось расстроенным.
Наташа вышла на балкон и села на старый диван, тоже носивший следы обыска. Так она просидела до полуночи и проснулась продрогшая. Но напрасно Наташа вытащила на балкон одеяло и свернулась на колючих пружинах, обняв своего объевшегося питомца. Нуми не появился в эту ночь.