Она идет через обгоревшие входные двери, по коридорам, со стен которых еще не отмыли кровь, в палату восстановления, где рядами установлены заживляющие ванны. Они похожи на гробы.
Машины гудят, регулярно, в унисон звучит пищащий сигнал. Никого нет. И хотя тут недостаточно темно, чтобы скрыть печаль, все равно это единственное место, где Онайи может дать волю своей скорби, не опасаясь, что ее увидят.
Стульев нет, и Онайи стоит. Она кладет руку на флексигласовую поверхность, через которую видно маску, закрывающую лицо Чинел.
– Мы снова на войне, – говорит Онайи. – Я думала, что буду даже рада. Ты же видела, какой неуклюжей я была в мирное время. Так и не привыкла к… – Она отрывает руку от флексигласа и смотрит на свои металлические пальцы. – Я создана для войны. Но больше не хочу. Даже в глубине души – не хочу.
Произнося это, она пытается откопать в себе ту знакомую ненависть, ту силу, что двигала ею в бою. Она хочет снова испытать ту ярость. Она необходима ей. Но ищет, ищет и не находит ничего, кроме сердечной боли.
На панели, подключенной к изголовью ванны, – жизненные показатели Чинел. И они почти нормальны. Но с мозговой активностью все почти безнадежно. Ни одна область ее мозга не светится. Она даже не спит. Она просто в ловушке. В ловушке непроглядного сна, из которого нет пробуждения.
– Может, так будет всегда. – Голос Онайи наливается металлом. Будто он из того же сплава, что и рука. – Может, никто из нас не доживет до хороших дней Биафры. Эта война… Она… Она сжирает все.
Если Чинел слышит ее, то поймет, о чем она. Агу и Чиамер. Сестры, которые погибли, – Кесанду, Обиома, Джиника. Их абды. Лагерь, где они выстроили себе жизнь, будучи совсем девчонками. И Айфи.
Она думает об Айфи и не плачет. Не злится. Вообще ничего не чувствует.
– Она жива. – С губ Онайи срывается невыразительный смешок. – Выжила после всех этих лет. Не знаю, как ей это удалось, но она выжила. Она выжила. Она выжила, а я… Я покинула ее… – Прорываются слезы. Слова больше не идут, она задыхается. – Я оставила ее. Я думала, она умерла.
Эмоции захлестывают Онайи. Ноги не держат ее. Она хватается за поверхность флексигласа и едва не разбивает его. Вдруг рыдания переходят в смех. Горький, едкий смех.
– Я бросила ее, а она вернулась, чтобы убить меня. – Онайи снова обретает контроль над собой, словно перезагрузив операционную систему. Она всхлипывает и вытирает слезы. – Когда я нашла ее и привезла к нам на базу, ты меня ни разу не спросила, откуда она. Ни разу не спросила, зачем нам маленькая девочка, от которой никакой пользы. Для подруги она была слишком мала. Не говорила на нашем языке. Возможно, даже шпионила за нами. Нам было не до того, чтобы обучить ее, как обращаться с оружием. Не те годы. Я просто привела ее, и ты приняла это.