Айфи знала, что это произойдет, но все равно – дыхание перехватывает так, что она почти ничего не слышит. Она умрет.
Выдержка ей изменяет. Глаза мечутся, она надеется увидеть в зале лицо Онайи. Чтобы запомнить. Чтобы было что представить, когда она в последний раз закроет глаза. Но людей слишком много. Онайи нигде не видно.
Она ищет Онайи в толпе у здания суда, сквозь которую продираются охранники, когда ведут ее назад, из зала к фургону. Ищет, когда ее выводят из фургона у ничем не примечательного здания и ведут в подвал. Она переводит взгляд с одного охранника в маске на другого. Ее заводят в комнату, посередине – металлическая платформа в форме креста. Рядом с платформой – маленький аппарат на тонких металлических ножках. Высотой Айфи по грудь. Рядом с аппаратом стоит человек в халате, таком же белом, как стены.
Охранники в масках привязывают Айфи ремнями к панели. Человек, управляющий аппаратом, нажимает на левую руку Айфи, находит вену, вставляет иглу и заклеивает место для укола липкой лиловой лентой.
Когда панель поднимается, Айфи обнаруживает перед собой зеркальное стекло, в котором видит свое отражение. Свои растрепанные кудри, черные и красные пятна на майке, золотые искорки на фиолетовой радужке глаз. У нее красивые глаза.
Может, они специально повесили зеркало, чтобы дать преступникам поразмышлять в последнюю минуту. Так думает Айфи, когда человек в халате нажимает кнопку, которая приводит иглу в действие.
Может, зеркало должно напоминать преступникам, кто они и во что превратило их совершенное преступление. Может, считают, что в отражении они увидят чудовище. Или – ребенка, которым когда-то были.
Тогда почему последнее, что видит Айфи, перед тем как ее окутывает тьма, – это Онайи с тем же выражением в глазах? Так смотрела она на просыпающуюся Айфи каждое утро. Еще одна галлюцинация? Вызванная не Акцентом, а только ее страхами, надеждами и мечтами.
Образ Онайи расплывается в слезах Айфи.
Этот взгляд. Словно Айфи – главное, что существует в мире. Но теперь все иначе.
Сожалениям больше нет места.
Айфи приходит в себя: ее лицо прижато к ковру.
Мир – мешанина красок. Они перетекают друг в друга, движутся туда-сюда. Сквозь туман пробивается голос. Голоса.
Она чувствует себя так, словно по ней проехался мех. С трудом переворачивается на спину и смотрит вверх.
Цвета прекращают свою пляску. Все медленно обретает формы и очертания. Наконец появляется лицо.
Лицо незнакомки. С проседью в косах и с морщинками на лбу и щеках. На лице усмешка.
– Проснулась, – говорит женщина глубоким голосом, которого Айфи никогда раньше не слышала. Женщина тихо смеется. – Это месть за то, как я плохо с тобой обращалась все годы? – обращается она к кому-то невидимому.