— Надо было его привести домой, — сказал Дмитрий.
— Что там — привести! Не знала, куда мне деваться от стыда.
— Это уж пусть они стыдятся.
Немного помолчав, Марья заговорила как бы сама с собой:
— Я-то, бестолковая, бегаю по Алтышеву, подняла на ноги всю родню, ищем ему невесту. А он давно уже нашел... Здесь, под носом. — Она повернулась к деду Охону и сказала: — Слышал, о чем толкуем? Вот до чего дожили.
— Слышу, — ответил старик.
— Дед Охон раньше нас с тобой звал, — заметил Дмитрий.
— Стыд-то какой на нашу голову...
Ее прервало внезапное появление соседки Пракси. Она пришла просить сковородку, а сама так и шныряла глазами по избе.
— Что это не видно вашего Иважа? — спросила она не без ехидства.
«Уже прослышала где-то, — подумала Марья и упрекнула себя, что рассказала обо всем Васене. — Теперь пойдут звонить...»
Праксе никто не ответил. Дмитрий кашлянул и со злостью сплюнул в лохань. Когда соседка ушла, он раздраженно сказал, что сейчас пойдет сам, найдет Иважа и палкой погонит домой.
— Хватит и того, что я ходила. Не пошла бы к Васене, никто бы и не знал, — с досадой возразила Марья.
Наконец появился Иваж. Вошел в избу с таким видом, будто ничего не произошло.
— Что же ты, отец, еще не запрягаешь, когда же поедем в Алатырь?
— Погоди немного, вот запрягу в сани тебя и буду стегать кнутом до самого Алатыря, чтобы ты в другой раз забыл сюда дорогу.
Иваж испуганно попятился к двери.
— Куда? — закричал на него Дмитрий. — Сиди дома, не смей уходить!
Иваж взглянул на мать, на деда Охона. Мать была расстроена, но не гневная, дед смущенно усмехался. Стало быть, незачем уходить из избы. Отец обычно недолго сердился. Иваж шмыгнул к конику. Здесь все же ближе к двери...
Марья со слезами принялась упрекать Иважа:
— Зачем поступил так по-воровски? Неужели нельзя было сказать, что она нравится тебе. Мы бы ее посватали по-доброму. А теперь что же получилось — и себя, и ее осрамил.
— Я ее не срамил, — тихо отозвался Иваж.
— Как же не осрамил, до утра с ней лежишь в бане.
— Что из того, что лежу? — возразил он.
— Он у нас или дурак, или ничего не понимает, — сказал Дмитрий, удивленный наивностью сына.
Кто уж ничего не понимал во всей этой истории, так это Степа. Он переводил взгляд с матери на отца, с отца на Иважа, затем снова на мать, силясь доискаться до скрытого смысла их разговора. Марья, заметив его излишнее любопытство, велела ему одеваться и пойти на улицу. Степа ушел, забрав с собой Волкодава.
С наступлением зимы Назаровы близнецы коротали время на реке, катаясь по льду. Туда пошел и Степа. Волкодава он взял с собой впервые. Опустил его на лед и стал с ним играть. Близнецы сделали вид, что не замечают его собаку, но долго не выдержали, подошли ближе и спросили, откуда у него этот щенок.