– Коля! – повторила она. – Какая у тебя испарина. Я думала, жар.
Он открыл глаза.
– Сердце зашлось? – спросила она. – Накапаю валерианы.
– Приснилось что-то. Что-то приснилось, уже не помню…
– Все равно прими. – Она встала, через две минуты принесла рюмку и чашку воды запить. – Поспи еще. Пять часов утра.
– Светает, – сказал он. – Ветра нет.
– Ничего, ничего. Спи.
Наутро сидели, пили чай в гостиной.
Горничная принесла газеты.
– Черти! – сказал Николай Ильич. – Порт-Артур отрезали!
– Ах! – всплеснула руками Мария Тимофеевна. – Что ж теперь будет?
– Война, – ответил Николай Ильич.
– Война уж идет полгода как! – сказала Мария Тимофеевна.
Она была прогрессивная образованная женщина, социал-демократка по убеждениям. Коротко стриглась, курила и служила в банке.
– Знаю. Не в том дело. А дело в том, Маша, что я как раз еще вчера хотел тебе сказать. В Академии художеств есть командировка. На Японскую войну. Думаю, надо попроситься и поехать. Надоели, понимаешь, все эти портреты купчих Кривожопиных, прости меня…
Он кивнул на стеклянную дверь в соседнюю комнату, где на мольберте стоял неоконченный портрет полной дамы в атласном платье и алмазном колье.
Жена кивнула и откусила кусок хлеба с маслом.
– Напишу что-то интересное. Японские виды. Портреты военных. Генералов и простых солдат. Пленных – обязательно. Приеду – мне выставку устроят в Академии.
– Хочешь прославиться, как господин Верещагин?
– Господин Верещагин, бесспорно, столп и светоч, – сказал Николай Ильич. – Но мне покойный родитель говорил, что храм держится не только столпами и освещается не только паникадилами. Храм поддерживает всякий кирпич в стене, и всякая малая свечечка освещает икону… Верещагин погиб героем, царствие ему небесное.
Жена хмыкнула. Она была очень сильно неверующая и гордилась, что ее муж прервал поповское родословие и стал живописцем. На всякий случай спросила:
– Что это вдруг церковные сравнения?
– Не в том дело, Маша. Ты мне вот что скажи. Почему быть средним доктором в больнице или, к примеру, средним бухгалтером в банке – это хорошо? А средним художником – стыдно? – спросил Николай Ильич, сглотнув шарик обиды, который заныл у него в груди.
– Ерунда! – строго сказала она. – Средний живописец, который честно служит обществу, столь же полезен, как доктор или бухгалтер! И в мильон раз полезнее, чем художник-декадент!
* * *
Странное дело: Мария Тимофеевна вроде бы поддержала его, но ему почему-то стало неуютно, неприятно, холодно как-то. Уж больно она умная, убежденная и прогрессивная.
Нет! Надо ехать в Японию. Попроситься в свиту к Линевичу или Каульбарсу. Или к самому Куропаткину. Запечатлеть победу русской армии. Стать вторым Верещагиным. А может, чем черт не шутит, первым! Чтобы Верещагина называли «вторым Благосветловым».