Этим милости и привилегии не ограничились. Многие знатные татары были назначены военными и гражданскими чиновниками. После первых в Крыму дворянских выборов уездными предводителями дворянства, уездными судьями, уездными исправниками, депутатами, заседателями дворянских опек, членами «верхних» и «нижних» земских судов сплошь стали «молодые мурзы с чинами» (Широкорад). Такое положение, когда большинство выборных от дворянства должностей занималось мурзами, сохранялось до 1849 года. Россия, пользуясь современными терминами, осуществляла лишь общее руководство.
Татарам было оставлено и собственное судопроизводство, где тяжбы рассматривали духовные лица – улемы. А само мусульманское духовенство навсегда освобождалось от любых податей. Для крымских татар были отменены рекрутские наборы – но добровольцы, хотевшие служить в русской армии, зачислялись без промедления. Немало татар из знатных родов впоследствии дослужились и до генералов, таких известно немало. Причем, что нужно подчеркнуть, от них никто не требовал менять веру. Просто-напросто в русской армии (как это описано у Куприна в «Поединке») военную присягу у православных принимали священники, у мусульман – муллы, а у иудеев – раввины.
Одним словом, не тронули ни веры крымских татар, ни их земель, ни их имущества – да вдобавок предоставили нешуточные льготы и привилегии. Но многие из них затаили злобу на Россию, лишившую их прямо-таки смысла жизни – набегов и работорговли. Потом, при благоприятных обстоятельствах, эта ненависть выплеснется, но об этом – позже.
С точки зрения высокой государственной политики все дарованные татарскому населению Крыма права и привилегии (вообще-то не стоившие казне ни копейки) вполне окупились. Теперь, когда угроза набегов с юга была ликвидирована полностью, можно было обустраивать Новороссию, превращая бывшее Дикое Поле в цивилизованные края с городами и селами, крепостями и корабельными верфями, пашнями, фабриками.
Чем и занялся Григорий Александрович Потемкин, которого турки именовали «русским великим визирем» – до самой смерти доверенный императрицы и ее ближайший сподвижник (и, очень на то похоже, единственный, кого она, несмотря на череду любовников, по-настоящему любила, хотя они и перестали быть близки).
Как и многие в том столетии, шалом и блестящем, Потемкин причудливо соединял в характере как пороки, так и достоинства. Казнокрадствовал с размахом Меншикова, был неописуемым бабником (крутившим отнюдь не платонические романы и с родными племянницами) – но в то же время еще и талантливым военачальником и, без преувеличения, самым выдающимся государственным деятелем екатерининской эпохи.