— Кто еще ко мне в соавторы хочет? — улыбался Петрович. — Говорите сразу.
— А ты, Леня, не смейся, — поднял палец Платонович. — Ты не смейся! О том, как большой телескоп хотели у нас, а не в Зеленчукской поставить, академики на вертолете прилетали, а Горлачев даже из кабинета не вышел, напишешь? Напишешь, правильно. А крупнейшее на Северном Кавказе парниковое хозяйство сперва где хотели? В Отрадной. А угощали изыскателей да проектировщиков где? В Ставропольском крае. И там теперь строят. А наши не могли барана для этого случая зарезать.
— Мы его лучше сами съедим, барашка!
— Напишешь об этом? Напишешь, правильно. Что Горлачев не хотел станицу открывать. Как когда-то японцы свою Японию… Стали бы к нам ездить. Увидели бы, что не все тут так хорошо, как по телефону докладываем… А зачем? Так оно, без высоких гостей, спокойнее…
— Дайте немому высказаться! — кричал Эдик Зиборов. — Насчет отрадненской нефти!
Ну и разговорились — Никита не успевал с одного на другого глаза переводить. Жаль только, не про все понимал.
— Ну ты как? — спрашивал бледный, с приплюснутым носом, дядька — нос у него был такой, будто он слегка прижал его к стеклу да так из окна и смотрит.
Другой, с густой красной сыпью на лице и с красным кончиком носа, отвечал коротко и четко:
— Работа, сучок, сон.
— А как Женька?
— Женька завязал. Работа — сон. Работа — сон.
— А Иван как?
— Иван отрубился. Сучок — сон. Сучок — сон.
Может, какие-нибудь шпионы? В котельной у отца кого только не соберется, один раз Никита видел даже негра — тот был в станице на практике.
— Эврика! — радостно закричал вдруг щупленький человек в очках с треснутыми стеклами, перед этим его и не видно было, и не слышно. — Только сейчас стукнуло, Леонид Петрович! Почему мы кричим на корову: гэ! Пошла то есть. Почему? Да это ведь немецкое: «Гее!..» Иди! Просто мы с нашими буренками по-немецки разговариваем.
— Прекрасная догадка! — похвалил Петрович. — Ты запиши, а то забудешь.
— Сейчас вот осенило! — радовался щупленький. — Это же немецкое «гее»!
Тут как раз все примолкли, может, соображали, и в самом ли деле мы с коровами по-немецки разговариваем.
Никита поглядел на одного, на другого, и ему вдруг стало не по себе… Большеголовый истукан Эдик Зиборов, кадыкастый, с глазами навыкате дядя Павлик. Эти двое — один с красной сыпью на толстых щеках, другой — с приплюснутым бледным носом. Космач — нечистая сила. Лысый и с синяком. В треснутых очках. У которого глаз дергается. И с флюсом. Как будто их нарочно вместе свели — ни одного лица человеческого!
Никите захотелось на отца глянуть… Про них с мамой раньше всегда: вот красавцы — пара так пара!