— Бешеный! Он сбесился!
И почувствовал, что шапка ему стала маленькая, сжалась на макушке, приподнялась.
Продолжая стряхивать Дружка, отец нащупал палку, к которой в палисаднике был подвязан летом цветок, рванул ее вверх, и из-под нее брызнули на белый снег комья черной земли. Рубанул сверху Дружка по голове, и тот до рези в ушах заскавучал и завертелся на месте.
Никита обмер, словно это его ударили, еле разлепил губы:
— Ты за что?
Отец молча замахнулся опять, но на этот раз не попал, и, пока дубинка его какой-то миг прижимала к земле Дружков хвост, собачонок будто опомнился и сообразил, что надо бежать. Ткнулся к забору, отделявшему большую часть двора, лег на живот и проскользнул через дыру.
— Что там такое? — издалека кричали с улицы. — Что случилось?!
— Собака сбесилась! — громко отвечал от ворот Платонович. — Покусала Мишку, а теперь побежала в вашу сторону, вы там смотрите!
Оттуда донесся голос Сереги Матвеева:
— Это Дружок, что ли?
— Маленькая такая! — кричал Платонович. — Серенькая!..
И в это время собачонок заскавучал где-то у соседей, видно, тоже сильно ударили, а затем по обе стороны улицы здесь и там послышались по дворам возбужденные голоса, то испуганные, а то злые, и опять отчаянно заскулил Дружок.
Словно сквозь сон, когда не можешь пошевелиться, Никита видел, как задирал штанину и показывал маме щиколотку отец, как на улице Петрович с Платоновичем носками ботинок сшибали белые кочки, искали камни, как Дружок с перебитыми задними ногами, оставляя за собой испачканную красным ложбинку, полз потом через белый палисадник, как окровавленной мордочкой тыкался в белые стебельки цветов и с них осыпался снег.
Никита бросился к Дружку, наклонился взять в руки, но его отшвырнули, он упал, и тут его прорвало.
Он закричал, что Дружок ни при чем, что никакой он не бешеный, а нормальный, это они дураки и пьяницы, и пусть убираются. Он бегал позади них, плотной кучкой стоявших около штабелька дров, куда забился Дружок, колотил по глухим спинам, но его не замечали, к нему не оборачивались, а только бросали и бросали на перемешанный с грязью снег корявые черные обрубки, и разгоряченные голоса звучали одинаково озабоченно:
— Отойди, а то хватанет еще!
— Да, тогда полгода будешь поститься! Вон Петьку Копылова один раз…
Мама схватила Никиту за руку, потащила к крыльцу. Оглядываясь, он увидел Платоновича с Петровичем, которые так и стояли в сторонке, каждый с камнем в руке, увидел рядом с ними отца с опущенной головой и вдруг вспомнил большой зал, в котором очень много народу, и Петрович в черном костюме и в галстуке на белой рубахе, улыбаясь, жмет отцу руку, и гремит оркестр, а все кругом хлопают в ладоши…